Прошёл слушок о том, что старший сын Гэвина покалечился во время испытаний. Маршал сидит у его постели безвылазно и вряд ли вернётся к делам ордена. Позже о том, что Гэвин нашёл себе нового протеже и приехал на Большой Совет. Краем уха Микаш слышал о демонстрации Норн-пророчиц, что рекли божественную волю. Поначалу он даже не понял, что речь о Лайсве и её подругах.
За спиной судачили о том, что Микаш лишится поддержки и его снимут с должности, боялись его реакции, даже пытались всё скрыть. Чудаки! Не ревновать же маршала, уж точно не сейчас. Гэвин знает, что делает. Если выбрал другого — значит, так нужно. Верить и ждать — единственное, что оставалось.
Но дождался Микаш лишь скупого приказа о возвращении в город. Он гнал свои войска из последних сил, словно чувствовал — во что бы то ни стало надо успеть. Время утекает сквозь пальцы, совсем как говорил Гэвин. Мгновение промедления, и хрупкое счастье истает, как мираж.
Эскендерия встретила солнечным забвением. Безлюдные улицы, закрытые ставни, неестественно вычищенные мостовые. Только цокот копыт отдавался в угрюмых каменных стенах. Весь народ собрался на Дворцовой площади в ожидании чего-то небывалого.
Микаш спрыгнул с коня, отдал поводья Кумезу и, расталкивая зевак локтями, проложил себе путь в самую гущу. Гул перешёптываний с трудом связывался в осмысленные сообщения: что-то случилось на Большом Совете. Пророчества Норн, явился сам Безликий. Орден вот-вот падёт! Прямо сейчас сквозь землю провалится, да в самую Сумеречную реку душ. Даже сплюнуть от досады некуда — обязательно кого-нибудь заденешь.
— Как думаете, правда? Потомок Безликого? Да что-то не похож. Нет ну рослый, пригожий. Слыхали? Сына маршала Комри спас — на себе с поля битвы унёс. Герой! Кому быть потомком бога, как не ему? Сам маршал Комри объявил, а он никогда не врёт! Даже в отставку подал, чтобы уступить мальчику место. Комри же сподвижниками Безликого были — уж кому, как не маршалу.
Микаш замер, не веря.
Гэвин подал в отставку? Уступил место сосунку, которого обозвал потомком Безликого?
Микаш заработал локтями ещё яростней. Люди возмущались и шипели, но ему было плевать. Пробился к помосту для выступлений. Там стоял тот самый малец, о котором в последнее время только и говорили. Действительно, высокий и крупный, ни в чём не уступавший Микашу, разве что молодой совсем, не успевший растерять наивный блеск в угольно-чёрных глазах. Открытое лицо с правильными чертами. Тёмно-коричневые волосы заплетены в церемониальный пук на затылке, одежда скромная, из немаркого серого сукна. Микаш ходил в такой же, когда только поступил в орден.
«Ойсин Фейн», — повторяли его имя стоявшие рядом высокопоставленные Сумеречники. Решили взять парня в оборот, указывая, что и как делать. Он мялся, сутулился, краснел, явно не привыкший к вниманию, но всё же улыбался счастливо.
Вспомнился другой Фейн. Завёрнутое в белый саван тело со страшными ранами. Маршал тогда предпочёл спасти безродного новобранца, а не опытного командира звена… потомка Безликого! Да и не чувствовалось в нём ничего божественного, даже таинственного, как и в этом наивном мальчике сейчас. Силён, с уникальным даром, пульсирующим синими прожилками в ауре, подающий надежды телепортатор, но не больше.
— Маршал! Где маршал? — спрашивал Микаш у всех, кто стоял рядом.
Его не слушали. Всё внимание было приковано к марионеточному мальчику на помосте. Его плечи укрывали белым маршальским плащом, подбитым песцовым мехом, на голову водружали серебряный венец с синими каменьями.
— За орден! — скандировала толпа. — Мы освободим Мидгард от единоверческой ереси! С нами Безликий!
Балаган!
— Где маршал Комри?! — Микаш схватил за грудки стоявшего рядом рыцаря.
— В своих покоях. Вещи собирает, если ещё не уехал. Он больше никто! — ответили Микашу, только чтобы он отстал.
Нужно успеть сказать последнее слово! Неужели и впрямь — конец? Вырвавшись из толпы, Микаш побежал к стоявшим на отшибе маршальским корпусам. Здесь было непривычно тихо, но это только радовало. Не хотелось видеть никого, кроме маршала. Лишь бы не уехал!
Микаш взлетел на порог, толкнул дверь так, что она врезалась в стену и едва не слетела с петель. Топот сапог не глушил даже толстый ковёр, отбивая мгновения с ударами сердца. Последняя преграда — дверь в кабинет маршала. Воспоминания захлёстывали тугим валом. Как он первый раз шёл по этому длинному коридору, как ягнёнок на бойню. Как трясся от одного строгого маршальского взгляда, как сопротивлялся во время допроса, стыдясь своего прошлого, как услышал заветные слова: «Ты мой человек. Собирайся. Через день выступаем!» Как радостно было оттого, что детская мечта всё-таки сбылась. А теперь всё пошло прахом, не повторится больше никогда!