— А когда я вошёл сюда, — продолжил я. — Стул стоял здесь, вот, ворс едва примятый, на нём легко остаются следы. Стоял именно так, — я постучал по спинке стула. — Кто-то сидел верхом на этом стуле, прикрываясь спинкой. Ещё и руки на неё положил наверняка.
— Как раз сидели напротив друг друга, — Устинов уселся на стул сам и внимательно посмотрел на красное пятно, чётко видное на покрывале кресла. — И глядели друг другу в глаза.
— Верхушин сел в кресло, — сам я садиться в кровь не стал, но обошёл кресло сзади и встал за спинкой. — А кто-то сидел напротив него, смотрел на следака в ответ. И в этом момент кто-то выстрелил. Хм-м…
— А ты обратил внимание на угол вхождения пули? — Устинов так и смотрел на кровь. — Стреляли в упор, но чуть сверху. Но не в затылок, иначе бы тут всё забрызгало, пуля пошла вниз, разрушая мозг. А если бы просто пальнули в затылок или висок… Ты же сам, Пашка, проверил сегодня на практике, что бывает в таких случаях, если пуля выходит с другой стороны. Там весь подъезд уделан в кровяке, ёклмн, уборщица замучается завтра. А тут, можно сказать, аккуратно, кровь шла только из одного отверстия, видно по каплям. Его застрелили в кресле, когда он в нём сидел.
— Да, и пуля должна была остаться в теле. А вывод, — я посмотрел на него. — Убийца очень высокий, как тот, Борис Кузьмин, которого я подстрелил.
— Или как я, — Василий Иваныч хохотнул. — Но у меня алиби, если чё, есть. Я с Сафиным был в кабинете.
— Я ничего и не говорю про тебя, Иваныч. Мы работаем и обсуждаем, что думаем, — я почесал лоб. — Значит, Верхушин сидел в кресле, напротив него кто-то сидел на стуле и… знаешь, всё-таки я думаю, сначала Верхушин сам хотел допросить Рудакова, но поза Рудакова, сидящего на стуле, не похожа на позу человека, которого допрашивают.
— Угу, — он с надеждой посмотрел на меня. — И почему?
Он не просто задаёт вопросы, ему в кайф обучать, и в больший кайф, когда ученики показывают успехи. Вот, Василий Иваныч, ожидая от меня правильного ответа, аж заулыбался.
— Верхушин — человек опытный, он бы никогда не дал Рудакову закрыться спинкой стула. Это психологический барьер, такое сразу затруднило бы допрос. Человек на допросе должен чувствовать себя в уязвимой позиции.
— В точку! — Устинов щёлкнул пальцами. — Как раз хотел тебе сказать, а ты и сам знаешь. Значит, вывод прост — кто-то допрашивал самого Верхушина или отвлекал разговором, пока Борька…
Тут он замолчал и покачал головой.
— Знаешь, Пашка, Борька так-то хороший мужик был, опер грамотный. Но как-то, когда всё разваливаться началось, он всё хотел на коне быть. Говорил, что время сейчас как раз такое наступило, что ты или на коне, или в говне. В органах ещё несколько лет поработал всё-таки, но ушёл. И вот до чего докатился.
— А он сам ушёл? — спросил я. — Или, как говорится, «его ушли»? Отец ничего не говорил.
— Не подскажу, может, и вынудили, может, попался на чём-то, — Устинов пожал плечами и продолжил: — Короче, кто-то развлекал Верхушина беседой, а другой целился из пистолета ему в башку. И итог закономерный. Жалко, что это именно Олега стрельнули, он такие задачки любил щёлкать.
— Олег Верхушин мог думать, что Рудаков здесь один, и хотел его развести на откровенный разговор, — продолжал размышлять я вслух. — Но тут был Борис Кузьмин, который мог угрожать оружием.
Василий Иванович важно кивнул и спросил:
— Ещё заметил кое-что? Важная деталь, но я молчу.
Я огляделся — и заметил, про что он говорил, но не сразу.
— Вот, — я отошёл в угол, где была едва заметна пыль, лежащая правильной, почти квадратной формой. — Сам ковёр был чистый, имею в виду, до того, как его затоптали, пылесосили его регулярно. А здесь в углу куча пыли. Значит, кресло стояло именно здесь. Вот и следы от ножек, — я показал пальцем. — А оно тяжёлое.
Устинов, не говоря ни слова, попытался его сдвинуть, но вышло не очень, сразу начал съезжать ковёр, а на нём остались заметные следы, где ворс топорщился от прикосновения ножек.
Кошка с мурчанием запрыгнула на шкаф и теперь смотрела на нас оттуда.
— Зачем-то принесли на руках, — заключил Устинов. — Минимум два человека. И пыль не придавленная, значит, перенесли сегодня вечером. Знаешь, как-то слабо я представляю, чтобы кто-то заставил Олега Верхушина тащить кресло на руках. Такого не напугаешь.
— Рудаков и Борис Кузьмин?
— У Рудакова грыжа позвоночника была, — он цокнул языком. — Знаю, потому что с ним тогда в области лежали в одной палате, пару лет назад. Вот он тяжести и не носил с тех пор никогда.