Тут простучал в палате костылями какой-то парнишка, сунул Дову маленькую бутылку, сказал: -- Твоя принесла, бывшая... Что?.. Мать ей не разрешила выйти из машины...
Дов аж руками всплеснул. -- У-ух, сука! Верна себе. Застращала мою пташку... -- Открыл зубами пробку, отхлебнул, мне. протянул бутылку, не отстал, пока я не пригубил. Французский!..
-- Так и остался я у танкистов. -- Дов отхлебнул еще глоток, затем вылил из пузырька какое-то лекарство, перелил туда коньяк и лишь тогда успокоился.
-- Спрашивают фамилию. Я отвечаю: "Маршал бронетанковых войск Гур".
Больно длинные, говорят, у русских фамилии. Сократили. Имя -- Маршал, фамилия Гур... Если что, так бы и на могиле написали, ей Богу!
Я покидал "Хадассу", стараясь не разрыдаться: навстречу несли и несли носилки с ранеными. Ранения страшные, смертельные -- от базук, прожигающих броню. Многих не могут опознать: железные солдатские жетоны с номером расплавлены.
Невольно подумал о Голде, фотографии которой снова появились на страницах газет. Какая трагедия -- быть у колыбели государства, "еврейской мамой", а уйти под проклятия солдат, брошенных в фортах и блиндажах на произвол судьбы.
Полдня я искал остальных Гуров. Ни Наум, ни Яша не отвечали. От отчаяния даже Сергуне позвонил. Какое! Наконец, я наткнулся на Регину. Она сказала, что муж отправился в госпиталь Тель-Ашомер, там какое-то управление армией.
Через час я отыскал Яшу, сидевшего на скамейке, среди сырых и остро пахнущих кустов терновника. Он курил папиросу за папиросой. Оказывается, он здесь с утра; вошел в управление и сказал прямо: "Я хирург, опытный, здоровый, -- и не иду в армию. Я не могу с этим согласиться!"
Яше сказали, подождите, мы обсудим это. Когда будет надо, мы вас вызовем.
-- Нет, сейчас, -- возразил Яша. -- Я уже пришел. Давайте направление!
-- Савланут! -- сказал мужчина в военной форме и босоножках. Услыша "савланут", Яша просто озверел: -- Можно талдычить "савланут" кому угодно, -- вскричал он, -- но не раненым, истекающим кровью!..
Военные чиновники переглянулись, вздохнули и сказали Яше, чтоб посидел на скамейке.
И вот мы сидим с ним, и час, и два, и три. Каждые десять минут над головой трещит вертолет. Раненых везут и везут. Уж солнце начало заходить, а мы все ждем.
Наконец из управления вышла солдатка, дала Яше бумажку и затараторила на иврите. Яша уловил лишь то, что его направляют в Синай, а я разобрал, откуда уходит самолет и в какое время. Сложив понятое вместе, оба закивали, ответствуя солидно и, конечно же, на иврите:
-- Беседер! Беседер!4
Оказалось, мы оба не поняли ни черта. Во всяком случае, меньше половины. Солдатка сказала, что Яша должен получить обмундирование и военное имущество здесь, на центральном складе. В том числе, железный жетон с номером. Этого мы не постигли, и утром Яша явился на военный аэродром в рубашке апаш и московских босоножках с дырочками. Он был единственным штатским, и его не хотели пускать. Яша показал направление, в котором было написано "кацин-рефуа", офицер-доктор. Офицеры, стоявшие в очереди на посадку, засмеялись, кто-то схватил его за руку, и во мгновение ока Яша оказался в зеленом израильском самолетике "Арава". Доктор, что с него возьмешь!
Он позвонил мне, как мы и договорились, в тот же день. Очень обрадовался, услышав его медлительный добрый голос:
-- Привет от пустынножителя!.. Скажи Регине, чтоб Олененку давала две ложки капель датского короля... Ощущения? Мой крест -- московские туфли. Песок засыпается во все дырочки, в ногах хруст на весь Синай... Что? Встретили по-братски. Дали, как доктору, три одеяла. Да, пытались всучить автомат "Узи". Объяснил на пальцах, что, не дай Бог, могу кого-нибудь поранить. Тогда передо мной вывалили пистолеты. На выбор. Мне понравился самый допотопный бо-ольшой с названием "Библей-Скот". Из-за названия и взял. Романтичное. Как из Майн-Рида. Так, сколько ложек Олененку?.. Две, правильно!.. Бывай!
Следующие звонки были короткими. Голос отрывистый, хрипловатый. Видать, Яше было уж не до звонков... Спрашивал, как Олененок и Натик (так он звал своего годовалого сабру). Давал советы, спросил как-то, в какие часы Регина дома? Лишь однажды кричал в трубку долго, возбужденно:
-- Привезли грузин! Они требовали, чтоб их мобилизовали! Не берут! Представляешь, купили грузовик и отправились на линию Бар-Лева... Сегодня оперировал Ицхака. У него ранение брюшины, головы, рук. Может быть, выживет. До Регины дозвонился?.. Скажи, я к ней вечером прорвусь!.. Как дела? Шарон тут бушует. Что-то будет. Навезли такого оружия, что мне их даже жалко!.. Как кого? Египтян. -- Тут наш разговор прервали. Не иначе, телефонист из России. Шутка-шуткой, а там за такую беседу дали бы не меньше десятки. Как агенту англо-японо-германо-диверсано... Выдача военной тайны. И выражения сочувствия врагу. Слава те, Господи, что мы не там!
Яша надоумил меня, как добраться до Синая. А потом на его базу.
-- Санитарные самолеты идут из Тель-Авива порожние. Захвати мои сапоги бутылками и баульчик с инструментами. Скажи, что ты кацин-рефуа. Пройдет!.. Тут постреливают, но не очень. Натику пусть грудку натирает скипидаром, как сказал. Когда будешь?.. Жду!
1 кацин -- офицер (ивр.)
2 Здесь и далее факты правительственных решений по книге: Зеэв Шиф, "Землетрясение в октябре", Тель-Авив, 1975 г. Документальная книга о войне Судного дня. В связи с существованием большой и, в основном, правдивой литературы об этой войне, литературы на многих языках, я позволю себе отослать к ней читателя, ищущего всестороннего описания сражений, несравнимых по своему ожесточению даже со знаменитым танковым побоищем на Курской дуге во время второй мировой войны.
3 Советский летчик, врезавшийся на горящем самолете в танковую колонну гитлеровцев. Посмертно был награжден званием Героя Советского Союза. Стал национальным героем.
4 беседер -- в порядке, порядок (ивр.)
2. СУДНЫЙ ДЕНЬ ГОЛДЫ МЕИР
Все утро пытался прорваться к самолетику "Арава", летящему в Синай. Будь я представителем израильской печати -- уломал бы власти. Но я был корреспондентом иностранной станции, русским. И к тому же полтора года, как из Москвы. На иврите едва лопотал. Словом, тип весьма подозрительный!..
Потолкался у военного аэродрома без толку и двинулся, как и советовал Яша, на вертолетную площадку возле госпиталя, где пыль, поднятая винтами, не успевала оседать... Поскольку я подошел к вертолету деловито, с брезентовыми носилками на плечах, кинул в кабину их, а затем забрался сам, никто меня ни о чем не спросил. Летит немолодой еврей с носилками. Значит, так надо. Да и времени не было разговаривать.
Лишь тот, кто попадал в земляные бури, может себе представить серо-желтый Синай во время артиллерийского обстрела. Наверное, я походил на песчаный столб. Только в бронетранспортере, подобравшем меня на развилке дорог, обратили внимание, что я в штатском пиджачке. Дали отпить из фляжки и подвезли к бетонной площадке, на которую вот-вот должен опуститься вертолет с доктором Гуром. Я дрожал от холода всю ночь, вертолет с доктором Гуром не вернулся...
В десять утра я должен был передать в Мюнхен очередную корреспонденцию. Не мог заставить себя подойти к телефону.
Я ждал Яшу, которому привез сапоги бутылками; глядел в выгоревшее небо, в котором "Фантомы" загадочно ускользали от русских ракет. А кому-то и не удавалось.
Я вскакивал каждый раз, когда слышал треск вертолета. Это был не его вертолет...
Рот мой был забит песком, пальцы одеревенели. Не было сил даже материться. А уж писать не хотелось, это точно. Да и о чем?