Тем не менее, несмотря на все успехи польской разведки и относительно быстрое продвижение войск по советской территории, победы нашим союзникам даются с огромным напряжением. Русские, как им и положено, сопротивляются крайне ожесточённо. Потери польской армии огромные. Только при штурме Минска, из «котла» вокруг которого не удалось вырваться около пятнадцати тысячам красных, польские войска потеряли до двадцати тысяч убитыми и ранеными. В боях за территорию Латвии — только убитыми около шестидесяти тысяч. Прорыв советской 5-й армии к Ровно стоил нашим союзникам пятидесяти тысяч убитыми, ранеными и пропавшими без вести, среди которых основная масса — попавшие в плен большевикам.
Конечно, если судить по польской прессе, то эти цифры в четыре-пять раз меньше, но я пользуюсь не газетным враньём, согласно которому половина Красной Армии уже уничтожена с минимальными для поляков потерями, а попадающими мне в руки документами. И они дают более или менее реальную картину развязавшейся бойни. Польская армия начинает выдыхаться уже в боях с первым эшелоном советских войск. Ей требуется оперативная пауза для восполнения потерь, подтягивания резервов и ремонта повреждённой в боях техники.
Потери в боевой технике тоже очень серьёзные. Только безвозвратные потери танков за эти почти полтора месяца составили до семисот единиц. Дошло до того, что специальные ремонтные бригады собирают на полях сражений подбитую или брошенную из-за неисправностей русскую бронетехнику (по относительно достоверным данным, в приграничном сражении большевики потеряли её намного более тысячи единиц) и восстанавливают её для пополнения польских танковых частей.
Сбита почти тысяча самолётов, включая союзные британские, направленные для поддержки поляков. К сожалению, русские сумели нас удивить некоторыми техническими новинками, вызвавшими серьёзные проблемы. Британская авиация несёт большие потери от действий русской, оказавшейся неожиданно сильной. Порой, ничуть не уступающей ей. Насколько мне известно, столкнувшись с этим фактом, островитяне срочно наращивают производство самолётов, а буквально на днях на бывший русский военный аэродром на южной окраине Минска был переброшен сформированный из французских добровольцев полк «Нормандия», летающий на новейших истребителях «Девуатин-D.520». Я был среди людей, встречающих французских лётчиков и «благославляющих» их на победы над большевиками.
Столкнулись польские войска и с новейшими русскими танками, значительно превосходящими любую бронетехнику, о которой я когда-либо слышал. Даже превосходящими лучшие из французских средних танков, прекрасно зарекомендовавших себя в сражениях с итальянцами, «Сомуа S-35». Это считающиеся у русских средними Т-34, тяжёлые (по нашим меркам — сверх-тяжёлые) «Клим Ворошилов» и созданные на его базе штурмовые артустановки СУ-152 с шестидюймовой гаубицей в боевой рубке. Моей очень нелёгкой задачей было добиться от польских военных, чтобы образцы этих боевых машин отправили для изучения французскими инженерами: союзники ведь выкручивают руки, требуя, если не оправки в Польшу французских танковых полков, то хотя бы поставок им боевой техники. Включая те самые «Сомуа», способные противостоять русским Т-34.
Решать, конечно, не мне, но, судя по намёкам, поступающим по моей линии из Парижа, там учли складывающуюся ситуацию, и в ближайшие недели найдут резервы для отправки их на войну с Советской Россией.
Фрагмент 21
Старший лейтенант Арсений Ворожейкин, 3 июля 1941 года
Ранен. Снова ранен. Там, на Халхин-Голе, всё было намного серьёзнее: компрессионный перелом позвоночника после неудачной посадки сбитого «Ишачка». Здесь же — мелочь, посекло правое плечо и предплечье осколками малокалиберного зенитного снаряда, но очень болезненно. Так, что с трудом сумел дотянуть до «родного» аэродрома и посадить машину. В общем, как заявили эскулапы, на ближайший месяц в воздух я подняться не смогу: раны отдают болью на каждое движение.