Зато «штурмовики» богато обеспечены ручными гранатами двух типов, оборонительными (хорошо знакомая красноармейцам Ф-1) и наступательными нового для меня типа. Но обе они унифицированы по запалу, куда более надёжному и простому в применении, чем самые распространённые на сегодняшний день запалы Ковешникова. А ещё в каждом взводе имеется два расчёта огнемётчиков. Но вооружённых не привычными ранцевыми огнемётами, пускающими струю пламени метров на тридцать, не больше, а ручными одноразовыми, забрасывающими капсулу с огнесмесью на прицельную дальность около полукилометра. В отличие от гранатомётов, предназначенных для борьбы с бронетехникой, заряды огнемётов уничтожают живую силу противника.
Причина минимальных потерь личного состава полка — не только в применении бомб, уничтожающих всё живое в радиусе около трёхсот метров, но и в защитных «бронелифчиках», выдерживающих попадание в его скрытые под тканью стальные пластины винтовочной пули, не говоря уже о мелких осколках снарядов и гранат. По словам командира полка, выстрел с близкого расстояния может привести к травмам, нанесённым самой пластиной, но жизнь бойца сохранит.
Полк свою задачу выполнил, и его очень быстро заменили «линейной» частью, подошедшей в составе подкрепления. Я ещё успел организовать восстановление укреплений на линии обороны, которую мы занимали 18 мая, но практически следом за этим полком отправился в Спитак, передав дела прибывшему новому командиру дивизии.
Наш контрудар привёл к облегчению положения дел под Ереваном, поскольку туркам пришлось не только перенаправлять резервы, предназначенные для ведения боевых действий в столице Армянской ССР, но и срочно перебросить целых два полка из Еревана под Ленинакан. Будь у нас достаточно резервов, мы бы не останавливались на рубеже реки Ахурян, а продолжили бы контрнаступление на юг, вдоль неё, освобождая захваченные врагом армянские земли, или на запад, на турецкую территорию. Но резервов пока не хватает, и пришлось остановиться на линии, наиболее удобной для обороны.
Прибыв в Москву, я узнал не только о награждении меня высшим советским орденом, но и о присвоении мне звания генерал-лейтенанта. Да, оно предполагает уже более высокий уровень командования войсками, чем дивизия. Поэтому ожидал назначения командующим каким-нибудь корпусом. Но на встрече с товарищем Сталиным речь зашла не о корпусе.
Секретарь ЦК ВКП(б), возглавивший не только всё руководство советской экономикой и Красной Армией, но и вообще сконцентрировавший в своих руках всю высшую власть страны, выглядел уставшим. Мне хорошо было известно, что его рабочий день длится минимум двенадцать-четырнадцать часов, а если нужно, то и дольше, так что в его усталом виде нет ничего удивительного.
— Товарищ Рокоссовский, во время пребывания на фронте, у вас было время следить за военной обстановкой на других его участках и за международной политической обстановкой? — задал он мне вопрос, указав на стул за длинным столом совещаний.
— Признаться, во время городских оборонительных боёв для этого его было маловато. Но по дороге в Москву, а также уже здесь удалось кое-что наверстать.
Увы, только в общих чертах. На протяжении всего фронта с Финляндией, от Кольского полуострова до Карельского перешейка, финны всё ещё активно «прошупывают» нашу оборону в надежде выявить слабое место, чтобы ударить по нему. После польско-британских десантов на острова Моонзундского архипелага наш Балтийский флот оказался заблокирован в Финском заливе, что существенно осложнило оборону полуострова Ханко. Но финны, предпринявшие несколько попыток штурма этой твердыни при поддержке британской авиации, убедились в надёжности наших позиций и тоже перешли к обороне.
Латвия оккупирована полностью, польские войска вышли на линию Пярну — Тарту — Чудское озеро и приостановили наступление на север, в направлении Таллина, подтягивают резервы и занимаются перегруппировкой. То есть, готовятся к продолжению наступления на главную базу Балтийского флота.