Фрагмент 15
29
Народный комиссар внутренних дел Лаврентий Берия, 25 мая 1941 года
— А что нам скажет товарищ Жюков?
У Кобы хорошее настроение, и он шутит, «обострив» грузинский акцент, как ряд артистов из фильмов потомков, сыгравших его на экране. Но эта шутка почти никому не понятна, поскольку аппараты с названием «видеомагнитофон» и большие пластмассовые ящики цветных телевизоров — не просто редкость, но ещё и большой государственный секрет. Как и те фильмы, что можно смотреть, вставив коробочку «видеокассеты» в плоский металлический аппарат. Фильмов тех множество. Значительная часть — американские, хоть люди Бабушкина и Туманяна предпочли подобрать «фильмотеку» из лучших образцов советского кинематографа. Включая фильмы об ИХ Великой Отечественной войне. Вот там-то товарищ Сталин и говорит с куда более жёстким грузинским акцентом, чем на самом деле.
Разные фильмы, в которых и Коба, и я, и многие военно-политические руководители Советского Союза представлены по-разному. Но, в основном, либо как бестолочи, допустившие врага к Москве и сдавшие огромные территории до Сталинграда и Кавказа включительно, либо как кровавые тираны, не жалеющие человеческие жизни и лично издевающиеся над невинно обвинёнными.
Это, конечно, в основном, касается моего киношного образа. Идиоты эти сценаристы и режиссёры! Идиоты, не представляющие себе и малой доли забот, свалившихся на всех нас (и на меня в том числе) с началом войны. Откуда у меня время для того, чтобы лично бегать по камерам с арестованными и лупить их кулаками по мордам? Но ничего не поделаешь: после ИХ 1953 года, когда Коба умер, а расстрелянный у нас за связи с поляками Никитка Хрущёв захватил власть и начал «развенчание культа личности», мы превратились в «преступников». В первую очередь, конечно, я и Сталин. Именно в таком порядке, поскольку как раз на меня повесили ответственность за все репрессии. Даже за происходившие в то время, когда я не руководил НКВД.
Обгаживают меня и Кобу и восхваляют некоторых других. Например, того же самого Жукова, в ИХ пропаганде являющегося едва ли не единоличным спасителем страны от гибели, который был всегда прав, а ему вечно мешал тупой, бестолковый, бездарный Председатель Государственного Комитета Обороны, руководивший боевыми действиями чуть ли не по глобусу.
Нет, более высокий, чем у многих других, уровень военачальника в нём чувствуется. И про жёсткий стиль руководства генерал-полковника хорошо известно. Но, как по мне, до «единоличного спасителя Отечества» он не дотягивает. Да и других, личного характера, недостатков хватает. Поэтому, в отличие от мира потомков, Коба и не назначил Жукова начальником Генерального Штаба: по моему мнению, именно просчёты Генштаба были основной причиной катастрофической ситуации на начальном этапе войны.
Да, если сравнивать немцев ИХ истории и поляков НАШЕЙ, то разница ощущается. Очень серьёзная разница, продиктованная тем, что за немцами — мощная традиция первоклассной военной школы, отличной конструкторско-инженерной школы, а поляки так и не успели преодолеть собственную «легковесность», накачать «мускулы» в мозгах военных теоретиков. Они больше опираются не на собственные инженерные, конструкторские и штабные кадры, а на подсказки французов и англичан. Как выразился Владимир Михайлович Бабушкин, «у немцев во всём подход имперского народа, а у поляков — местечкового пана, случайно выбившегося в магнаты».
В этом нам легче, чем было в истории потомков. Тяжелее из-за того, что граница на начало боевых действий проходит намного восточнее. Вон, до Риги и Минска — всего-то шестьдесят километров от неё. И если Штерну с его Западным фронтом несколько легче держаться за укреплённые районы, то Кузнецову в Латвии без них приходится очень несладко. Не спасает наличие ни немецких национальных дивизий, сражающихся, как докладывают с мест, до последней капли крови, ни лучших танковых соединений Красной Армии, вроде дивизии генерал-майора Фёдорова. Бои идут уже на окраинах столицы Латвийской Советской Социалистической Республики. Но всё ещё сохраняется узкий коридор для отвода советских войск из Курляндии.
Легче в том, что на основании опыта потомков мы намного раньше начали реформирование Красной Армии, насыщение её современными видами оружия и техники, использование тактических приёмов, выработанных на основании опыта боевых действий в ТОМ мире. Тяжелее из-за того, что приходится отвлекаться на нового, очень мощного врага — Турцию, ударившую в Закавказье, где расстояния до критически важных городов и объектов ещё меньше, чем в Прибалтике и Белоруссии. Турецкие снаряды уже долетают да окраин Еревана, а в Ленинакане идут городские бои.
Легче в том, что румыны не озлоблены потерей Бессарабии, как это было в мире потомков, поэтому сражаются без особой охоты. А мы, зная о положительном опыте начального этапа войны, сами устроили им боевые действия на их территории. Только десант у нас получился не Дунайским, а Днестровским. И задействована в нём не одна-единственная стрелковая дивизия, а стрелковый корпус почти в полном составе. Поэтому удалось занять не несколько островов в дельте Дуная, а половину Молдавии. И, чтобы удержать контроль над ней, румынам пришлось прекратить попытки их 4-й армии захватить плацдармы на левом берегу Днестра, срочно перебрасывать войска на юг и организовывать оборону Кишинёва.
Тяжелее в том, что Черноморский флот не в состоянии помочь войскам, высадившимся западнее Днестра, он понёс потери в столкновениях с румынскими и британскими кораблями, вошедшими в Чёрное море. Пусть и удалось потопить несколько «британцев», нарвавшихся на минное поле, выставленное нашими подводными на выходе из Босфора. А по войскам, сражающимся в Молдавии, наносят авиационные удары британские бомбардировщики, базирующиеся в Греции.
Легче в том, что нет среди некоторых советских людей настроений «поляки — цивилизованная, европейская нация, несущая нам свет великой культуры». Тяжелее из-за резко возросшего саботажа части евреев, под влиянием польской и британской пропаганды возжелавших независимого еврейского государства в Северном Причерноморье. Вон, тот же генерал-полковник Жуков, прилетевший в Москву, упоминает про такие случаи в Киеве. Хотя я, конечно, мог бы рассказать об этом куда больше, чем он.
И да, подпортил представитель Ставки на Юго-Западном фронте настроение Кобе. Фронт по линии Укрепрайонов там держится, но поляки на нескольких участках сосредоточили тяжёлую артиллерию. По нашей классификации — артиллерию особой мощности, и планомерно уничтожают бетонные доты, являющиеся «скелетом» Укрепрайонов. И как только этот процесс завершится, следует ожидать мощного удара совместных польско-венгерских частей.
— Насколько результативным может быть такой удар, товарищ Жуков?
— Всё зависит от задействованных в нём сил противника. По сути, поляки уже полностью вытеснили наши войска из предполья, и им останется лишь сделать короткий рывок, десять-пятнадцать километров, чтобы преодолеть первую линию обороны. Конечно, в тылу есть и вторая линия, но, как вы понимаете, товарищ Сталин, её оборонительные возможности намного слабее, чем у той, что имеет бетонные долговременные оборонительные укрепления. И если поляки введут в прорыв пять-семь дивизий, включая танковые, надолго удержаться на второй линии без привлечения резервов будет сложно.
— У Юго-Западного фронта недостаточно резервов? — удивлённо поднял брови Коба.
— Достаточно, товарищ Сталин. Проблема в том, что нам неизвестно, на каком именно угрожающем участке поляки нанесут удар. И переброска этих резервов может занять некоторое время, которое работает на атакующую сторону.
— Так нанесите упреждающий встречный удар! — разозлился Председатель ГКО. — Почему именно я должен подсказывать вам это?
30
Ульрих Граф, 28 мая 1941 года
Роммель оказался прав: французы накопили силы и ударили по нам. И итальянской армии, стоявшей на пороге древнего Карфагена пришлось отступать. Почти также стремительно, как она двигалась вдоль средиземноморского побережья Туниса на север.