ПРОЩАЙ, АКРОПОЛЬ!
СБОГОМ, АКРОПОЛИС!
ПЛОВДИВ, 1976
Перевод М. ТАРАСОВОЙ
О чем вы печалитесь? О своем дне, вами же испепеленном? Молитесь, об огне, ибо он — продолжение вашей поступи по земле.
Молитесь о нем — беспощадном, — и слезы ваши польются золотым дождем…
Внезапное решение уехать удивило своей необдуманностью самого Мартина Калинова: придется надолго забросить работу, нарушить условленные сроки, общаться с незнакомыми людьми, мотаться но автобусам, самолетам, пароходам и, наконец, падая от усталости, возвратиться поздней ночью домой с пачкой цветных открыток в чемодане, чтобы показывать потом приятелям, где он побывал, с дешевыми сувенирами, рассованными среди кофточек, купленных в портовых лавчонках, и с одной–единственной дорогой вещью, на которую никто, вероятно, не обратит внимания — остроугольным обломком от стены Акрополя. Он будет рассказывать друзьям о мозаиках в древних церквах, а они будут спрашивать, сколько стоят ботинки в Афинах и сколько пар можно провезти через границу. Он будет говорить им о кипарисах, с чьей стройностью сравнятся лишь рыбацкие жены, а гости будут разрывать с треском целлофан на привезенных им подарках и думать о тавернах в Пирее и пьяных матросах, танцующих сиртаки…
И если и было что–то, чем он мог бы объяснить свое внезапное решение отправиться в путешествие, то это было желание увидеть берега Эгеи, ступить на песок, по которому ступали герои древних легенд, увидеть окутанный облаками Олимп, чтобы однажды вечером раздутый ветром огонек первой звездочки показался свечой в деснице поднимающегося к вершине древнегреческого бога, из–под сандалий которого осыпаются камешки.
Радовала его и мысль, что он будет бродить в музеях среди мраморных изваяний, на которых оставил свой след Резец Праксителя, будет рассматривать глиняные сосуды, стираясь различить в их очертаниях следы прикосновений тех рук, что посылали корабли к берегам Трои или за бурные моря к далекому острову Итака.
А больше всего его радовало то, что с ним поедет женщина, о которой пойдет речь на последующих страницах нашего повествования.
И раньше, бывало, он замечал особую перемену в своем настроении, когда ему случалось путешествовать с близким человеком. Но то были короткие поездки в родные места осенью, во время сбора винограда, или зимой когда дым паровоза нестерпимо ел глаза и синицы клевали домашние колбаски, сушившиеся под навесами станционных будок. Он сидел у окна вагона, разговаривал со своим спутником, радуясь телегам с лиловой свеклой, рядом с которыми бежали собаки, лаявшие вслед поезду, и понимал по лицу друга, по мягкому тону его голоса и прикрытым от слепящего снежного блеска глазам — в них мелькает отражение телеграфных столбов, — что тот разделяет его радость.
Подобное чувство охватывало его и в концертных залах, и на выставках.
Он не знал, устроены ли так же и другие люди, но он мог целиком насладиться мелодией или картиной, только поделившись своими впечатлениями с другим человеком. Иначе он ощущал пустоту между собой и тем, что его окружало.
Он был замкнутым человеком, предпочитал мечту осуществленному желанию и находил особую радость в ожидании и предвкушении того, что произойдет.
В детстве Мартин мечтал, чтобы ему купили заводную машинку. Целую неделю он бродил возле витрины, где стояла эта игрушка, покрытая пылью, но по ночам в мальчишеских снах пыль стиралась, и машинка сверкала, озаряя весь дом.
Наконец к Новому году ему купили ее. Мартин завел машинку, и она несколько раз наискось пересекла комнату — от дверей до шкафа. Потом ударилась о ножку стола и опрокинулась, задние ее колеса забавно крутились. Решив, что она может взбираться по стене, Мартин поставил ее на задние колеса. Она зажужжала и скатилась вниз. Он положил ее на подлокотник кресла. Она доползла до края, помедлила, словно в страхе перед прыжком, и со звоном ударилась о ковер. Тогда Мартину вздумалось разобрать ее на части. Любопытство не давало ему покоя. Что скрывается у нее внутри, за блестящими фарами и щитками? Винтики разбалтывались под отверткой, отваливались зубчатые колесики. Показалась пружина и, проскочив между пальцами, с треском лопнула. Он едва отыскал ее под диваном, начал сгибать синеватый краешек тугой стальной пластинки, но она побелела на сгибе и сломалась.