Златина, уловив гулкое эхо этого дыхания по всей квартире, зажгла лампу и с опаской огляделась. Все вокруг нее было на своих местах — сонное, ленивое… Она нервно бросила трубку и улеглась. Через минуту телефон зазвонил снова. Златина укрылась с головой, но пронзительный звонок проникал и под одеяло, еще более неприятный оттого, что его дребезжание тупо отдавалось у нее в висках. Она уже было собралась вскочить и прокричать в трубку что–то злое и обидное, как вдруг в аппарате брякнуло, словно на каменный пол уронили ложку, и он онемел до утра.
Златина прислушивалась к шагам ветра по крыше — они были выжидательны, как чужое дыхание в телефон–ной трубке, — и гадала, кто мог ей звонить в такой поздний час. Может, Мартин, которого она обидела вчера вечером, проверял, пришла ли она домой или осталась ночевать у незнакомых ему людей? Нет, это на него не похоже. Он человек самолюбивый. Обиды вызывают у него злость, но он умеет сдерживаться. Зарылся, наверно, в тома своих классиков, чьи лысины сверкают с тисненных золотом переплетов. Видения окружают его, остывший кофе кажется несказанно вкусным, и он облегченно вздыхает, словно ступив на твердую землю после утомительного плавания. Волны били ему в лицо, пучина грозила его поглотить, но теперь он стоит на песке и счищает с себя водоросли.
Чтение всегда возвращало душевное равновесие Переводчику…
В молодые годы он легче переносил все невзгоды и трудности. Библиотечные полки крепостными стенами ограждали его. Егце живы были родители. Их голоса, которые потом можно будет уловить лигнь в поскрипывании мебели, еще слышались на кухне, и, как в далеком детстве, ему казалось, что на свете нет ни одиночества, ни равнодушия, «ни неприятностей. Теперь волосы его поредели — те самые волосы, которые он раньше расчесывал в темноте перед зеркалом, любуясь, как по гребенке пробегают искры. Здоровье его расшатывалось (как больной зуб наверху слева), и он понимал, что его крепости из книг — не такая уж надежная защита. Мартин работал с прежним упорством, стараясь удержаться в седле. Лошадь трусила, покачивая боками, ускоряла шаг, погоняемая окриками, но ездок чувствовал, что в ее поступи уже нет прежней твердости. И тогда Мартина тянуло увидеть кого–ггибудь из друзей…
Но обычно получалось, что его друзья, в общем милые и добрые люди, заняты. И тут Переводчик, для которого книги были радостью, ощущал вокруг себя пустоту — словно под плотными переплетами томов были не строки его любимых песен и баллад, набранные густо, как отпечатки птичьих лапок на снегу балкона, а огромная белая пустыня без следа человеческой мысли.
Златина встала убрать консервную банку, которая невыносимо бренчала, катаясь по балкону. «Это Владислав пошел к матери поужинать и вздумал позвонить, — решила вдруг она. — Кто еще способен, подняв среди ночи человека с постели, молчать в трубку…»
Уж не искорка ли неугасшей любви побуждала его набирать по ночам ее номер и слушать, как в мембране бьется ее сонный голос? Нет, он давно охладел к ней, возможно, даже ненавидел ее, но не выражал открыто своих чувств (как это делал бы любой другой, менее скрытный человек, если он обижен), а прикрывал неприязнь холодной любезностью, улыбкой, готовностью услужить, даже помочь в трудный момент. Вряд ли он хотел вернуть прежнее чувство Златины, нет, он рассчитывал каждый свой жест, как фехтовальщик, чуть приседая, рассчитывает свой удар по противнику, чье лицо скрыто под маской достоинства и неуязвимости.
Ко дню рождения Златины Владислав всегда покупал дорогой подарок и преподносил его не когда она была дома одна, а вечером, в присутствии гостей. Он медленно стягивал мягкие бежевые перчатки, кланялся, не сгибая плотно сдвинутых коленей, целовал Златину в щеку (она ощущала прикосновение не его губ, а тонкого холодного носа) и, оставляя пакет на столе, просил извинить его за то, что срочная работа не позволяет ему посидеть с ними подольше…
Он не сомневался, что гости захотят узнать, что же он подарил. Златина развернет пакет. Рука ее погрузится в бумагу, нащупает шкурку куницы и синюю коробочку, где лежит изящный браслет.
Подняв воротник пальто, чтобы снежинки не щекотали ему шею, Владислав шагал по улице, воображая, с каким любопытством гости рассматривают его подарок. Даже новый друг Златины — Переводчик (что она в нем нашла?) близоруко наклоняется, проводит пальцем по меху и с уверенностью специалиста заявляет: «Великолепно!» Потом произнесет строчку какого–нибудь стихотворения вроде: «Улыбка ее куницей мелькнула меж дерев…» и возьмется за свою рюмку. А остальные обсужда–ют подарок. Любуются браслетом, уговаривают Златину надеть, она не соглашается — не любит украшений — и предлагает тост. Гости пьют, едят, но разговор продолжает вертеться вокруг щедрого подарка Владислава.