Раздался свисток, поезд стал тормозить, въезжая в железнодорожной вокзал, из раскрытого окна запахло шпалами и горелой резиной.
– Ну вот и моя конечная, мне на выход, прощай, Николай Семечкин, – сказала она, протягивая руку ладошкой. Он взял её руку, пригнулся, чтобы поцеловать, и сразу получил по губам.
– Я же сказала, без фамильярностей, мальчик!
– Будьте здоровы, Варвара Семёновна.
– И вам не хворать, – ответила она, не оборачиваясь, выходя с чемоданом в коридор.
Спустившись из вагона по откидной железной лестничке, она, стуча маленькими каблучками, прошла мимо окна, из которого с грустью смотрел Семечкин, стараясь запечатлеть в памяти её последний образ, прекрасно понимая, что больше никогда её не увидит. Пройдя окно вагона, откуда он смотрел, она вдруг остановилась, развернулась и пошла назад, поставив чемодан на перроне, поправляя причёску, стала презрительно смотреть Семечкину в глаза и улыбаться, скривив кончики губ вниз в ехидной ухмылке, похожей на гримасу, вмиг испортившей её лицо, превратив её в простую злую бабу, которая напоследок решила посмеяться над жалким инженеришкой. Тогда все его нежные чувства, которые он испытывал до сих пор к ней, слетели как с белых яблонь дым, он открыл верхнюю створку окна и как сумасшедший заорал на весь вокзал:
– Прощай, Дашка! Прощай, гадючка!
Её лицо вмиг вытянулось, стало испуганным, она быстро открыла сумочку, посмотрела в неё, запустив руку внутрь. От его крика где-то залаяла собака, кто-то засмеялся, пара зевак стала с любопытством рассматривать её. Поезд качнулся и тронулся. Придя в себя, убедившись, что всё на месте, она вынула медленно руку из сумки с поднятым вверх средним пальцем уходящему поезду с Семечкиным, под злорадное улюлюканье кучки подростков, которые стояли неподалёку и курили втихаря одну сигарету на всех, пряча её кулачке. Окинув их презрительным взглядом, она пошла дальше по перрону, цокая маленькими каблучками с набойками по асфальту.
Конец