— И самовар?
В пузатый блестящий самовар можно было смотреться, как в зеркало. Подойду к самовару, увижу свое перекошенное лицо и сразу вспоминаю комнату смеха в нашем довоенном парке. Там вдоль стен стояли такие же кривые зеркала. И люди смеялись, глядя на свои вытянутые или круглые, как блин, физиономии.
— Дай мне какую-нибудь тряпку. Завернем, и ничего с ним не сделается. Полежит, пока фрицев прогоним.
Мама вздохнула:
— Скорей бы прогнали. — Она вынула из кошелки термос. — Это совсем не обязательно прятать.
— Что ты! Термос нужен Вите. Он его в лес возьмет!
— Мал еще по лесам таскаться.
К Вите часто заходили Элик и Толик. Они садились в углу и тихо разговаривали. Ребята мечтали о том, как их примут в партизанский отряд и они станут бить фашистов. Славку я уже давно не видела. Когда я спросила, где он, Толя ответил, что Славка уехал в деревню к бабушке. Я никогда от него не слышала о бабушке, которая жила в деревне. Потом я увидела его на улице с забинтованной шеей.
— Славка, что с тобой?
— Свинка. Вот здесь больно. — Он показал рукой чуть ниже уха и скривился.
— При свинке ничего не болит, просто опухает шея и от больного можно заразиться.
— У меня незаразная свинка. Хотя заразила меня свинья. — Слово «свинья» он произнес многозначительно. — Передай Вите, что мне нужно его видеть.
И он пошел, насвистывая, небольшого роста, с высоко поднятой головой.
Когда я передала Вите его просьбу, он, не ужиная, помчался к Славке.
А вернувшись, сказал с завистью:
— Люди настоящими делами занимаются.
Я усмехнулась:
— У Славки «настоящее дело» — болеть свинкой.
— Много ты знаешь! Нет у него никакой свинки. Он ранен.
Изредка к маме приходили заказчицы. Правда, заказы были совсем не такие, как до войны. Тогда шили наряды из дорогих тканей. Теперь несли перешить или перелицевать платье, юбку. И разговоры у них были другие, не такие, как до войны.
— Ой, Валюша! — плакалась худая, с бледным лицом женщина. — Что это делается вокруг, конец света! — Она наклонилась к маме и тихонько, чтобы даже стены не слышали, шептала: — В начале месяца всех заключенных вывезли из тюрьмы за город и расстреляли.
— Неужели это правда? — ужаснулась мама.
— Правда. Мой сосед был арестован. Жена понесла ему в тюрьму передачу. У нее, как и у всех, в этот день передачу не приняли и предупредили, чтоб больше не приносили. Там, возле тюрьмы, и узнала обо всем.
3
Отец поманил меня пальцем. Чтобы мама ничего не слышала — она сидела за швейной машинкой, — он шепотом попросил:
— Сходи, доченька, купи газету, только свежую, вот деньги возьми. — И сунул мне в руку легкую белую монетку.
Когда мама увидела в руках у отца газету, она не выдержала:
— Десять пфеннигов на ветер выбросили!
— В Минск прибыл Розенберг, германский рейхсминистр. Я же должен знать, что ему здесь надо?
— Так тебе и напишут.
— Напишут. Можно читать между строк. — И отец начал читать: — «Город в праздничном наряде». — Отец усмехнулся: — Хорош «праздничный наряд»! Кирпич да камни от города оставили, нарядили, ничего не скажешь. Пять домов сохранились — и те фрицы заняли. Нет, ошибся, один — битком набит белорусами, тюрьма. Это ж надо, чтоб тюрьма осталась.
— Ну, разошелся, — сказала мама, — не читай дальше.
— Как это не читай? А за что мы десять пфеннигов отдали?
В это время постучали в дверь: тук-тук, пауза и снова тук-тук. Я вскочила из-за стола и побежала открывать. Витя всегда так стучал, подавал знак: свой идет.
С Витей пришел Толя Полозов. Вид у обоих очень торжественный, не такой, как обычно. Я сразу это заметила. Казалось, они сообщат нам сейчас такое, от чего все мы ахнем. Но они почему-то молчали. Толя поздоровался. А Витя сказал мне:
— Закрой дверь на замок.
Мог бы и не говорить. Как будто я сама не знаю, что дверь все время надо держать на замке.
Хлопцы сели за стол, отец сказал, обращаясь к ним:
— Вот свежая газета. Тут сообщается о прибытии в Минск одного из фашистских заправил, рейхсминистра Розенберга. Рейхсминистр рассуждает здесь о том, что на протяжении пяти веков его народ жил в стесненных обстоятельствах, как в этой тесноте развивался мещанский дух и непонимание великих исторических идей. Этому-де теперь должен быть положен конец. Тесно вам, — пробормотал отец, — нужно занять дом соседа. Так получается? А соседа куда? Ага, вот слова из речи министра: «Понятие «Россия» больше не будет существовать в его старой форме… Мы сделаем этот край процветающим! Сделаем из него то, чего ждет от нас Адольф Гитлер!» Ну, вот, а вы говорили, ничего не напишут. Фрицам тесно, а Россия большая…