— Так я не против, — отзывается Элик. — И все же, Николай Иванович, никто меня не переубедит, что здесь хуже, чем в лесу. Конечно, у партизан лучше. Там бой идет на равных. В тебя стреляют, и ты стреляешь. А тут…
— Ничего, Элик, придет время, и мы в лесу будем. И нам путь туда не заказан, — убежденно говорит Витя.
Я хорошо понимаю Элика и Витю. Им так хочется поскорее очутиться у партизан. Да и я не задумываясь пошла бы в партизаны, только бы меня взяли. Какое счастье, если вокруг свои и ни одного фашиста! Не видеть эти наглые лица, не слышать топота сапог по лестнице, когда сердце колотится от страха и ты бессилен что-либо сделать…
2
Вокруг дома — снежные сугробы. Ночью намело много снега, двери еле открыли. Я взяла лопату и принялась разгребать сугроб. Когда я закончила работу, в глаза мне бросилось объявление, приклеенное к двери нашего подъезда. В нем сообщалось: до 15 января продлен срок подачи заявлений в белорусскую прогимназию.
Такие объявления еще с августа месяца несколько раз вывешивали на столбах, на заборах, у магазинов, помещали в газетах. А прогимназия все еще не открыта. Значит, нет желающих обучаться в фашистском учебном заведении.
— Читаешь? Я тоже думаю после школы податься в прогимназию. Нашей отчизне нужны образованные люди. Рада, что наши желания совпадают.
Мне не нужно даже оборачиваться, я сразу узнала Зинкин голос.
— С чего ты взяла?
Зинка, как всегда, слышит только себя, и, не обращая никакого внимания на мои слова, она продолжает:
— Умные люди стараются получить образование. Умные люди…
— Уж не ты ли повесила эту бумагу? — резко прерываю я.
— А хотя бы и я! Пусть все прочитают.
Я взяла лопату и хотела уйти, но Зинка остановила меня.
— Что у нас есть! Ты даже представить себе не можешь. Такое чудо, такое чудо! Зайдем к нам, посмотришь. Ты в жизни такого не видела, даже во сне. А где твой дядя? Он живет у вас?
Я сразу догадалась: она спрашивает меня о том пленном.
— Да нет, — торопливо отвечаю. — Уехал в свою деревню, к жене… Отвоевался…
— А может, к партизанам подался? Теперь все только о партизанах и говорят, только их боятся.
— Зачем бояться? — спрашиваю я и тут же спохватываюсь: — Ты с ума сошла! Про моего дядю такое говорить!
— Я пошутила. Так зайдем к нам?
Меня разбирает любопытство. Интересно, что Зинка мне хочет показать. На двери у них висит амбарный замок.
— Зачем вы такой большой замок повесили?
Зинка машет рукой:
— Столько голодных вокруг…
Мы заходим в дом. Комнату не узнать. У порога лежит коврик, стол покрыт ковровой скатертью, на окнах гардины, вместо железной кровати — никелевая с большими блестящими шарами. У стены стоит диковинный буфет, высокий, почти до потолка. Зинка перехватывает мой взгляд и говорит:
— Сервант!
— Что? — не понимаю я.
— Сервант. Так буфет называется.
А я и не знала, что буфет называют сервантом!
Посреди комнаты я вижу еще одну, в самом деле необычную вещь: кресло на выгнутых, как у санок, полозьях. Зинка садится в него и качается. Так вот зачем она затащила меня — креслом похвастаться!
— Кресло-качалка! — торжественно объясняет она. — Хочешь — покачайся, только не очень сильно.
Я осторожно сажусь в кресло, точно оно стеклянное. Придумают же такое — качели в комнате! Я закрываю глаза, мне становится необыкновенно тепло и приятно. Кажется, я плыву в облаках и они несут меня туда, где нет войны, где круглые сутки светит яркое солнце и плещется теплое, ласковое море. Я вижу волны, желтый песчаный берег и белых чаек над морем…
— Это еще что такое?! — пронзает меня насквозь визгливый голос.
Я вздрагиваю и открываю глаза. Передо мной стоит Зинкина мать и показывает рукой на дверь.
— А ну прочь отсюда, голодранка! Расселась! Разлеглась! Для тебя я тащила его сюда? Прочь!
Я вскакиваю и бегу вон из комнаты.
3
Стук в дверь — и в то же мгновение у каждого на лице страх. Мы смотрим на Витю. Он качает головой: мол все в порядке. Значит, никакой опасности нет.
— Пойду открою. Фрицы не так стучат, — говорит мама.
Из передней доносится ее голос:
— О, какие гости! Давненько вас не было. Раздевайтесь, проходите, пожалуйста.
Я догадываюсь, кто пришел. Никого другого мама не могла так встретить. Эрик входит не один.
— Мой друг Вацек Илевич, — говорит он. — Пришли от снега прятаться. Можно?