Выбрать главу

Врывается Антон Соловьев.

— Праздник советский отмечаете, жить надоело! — кричит он.

— Какой праздник? И придет же такое в голову! — Евдокия Емельяновна идет вслед за полицаем. — Никакого праздника, просто собрались…

— Восьмое марта, Международный женский день.

— Но сегодня ведь седьмое, день рождения моего сына. Толя, покажи свою метрику.

Толя достает из кармана метрику и аусвайс железнодорожника.

Входят двое немцев и переводчик. Евдокия Емельяновна показывает документы переводчику:

— Шурка, ты же знаешь нас.

Шурка-переводчик оглядывает всех, потом что-то говорит немцам. Немцы проходят в комнату и пристально смотрят в лицо каждому из нас.

Потом так же быстро выходят.

— Пойдем, — говорит Шурка полицаю.

— Здесь полный дом бандитов, — ворчит Соловьев, следуя за переводчиком. — Нутром чувствую. — Потом грозит нам кулаком: — Я с вами еще повстречаюсь.

Некоторое время все молчат. Славка выскакивает во двор. Немного погодя он возвращается.

— Они уже далеко, — говорит он.

Толя тушит пламя на шестке. Мстислав Афанасьевич вздыхает:

— Считайте, повезло! Шурка до войны был нашим соседом. А теперь расходитесь. Только не все сразу.

Мы с Нелей выходим первыми. Месим ногами мокрый снег.

— Рада была увидеть тебя, — говорит Неля. — Только ты никому не рассказывай, кто тут был. И приходи ко мне.

Дома, когда укладывались спать, я спросила у Вити, зачем Толик разводил огонь под чугуном, когда пришли немцы, а как только ушли, сразу потушил.

— Заметила?

— Заметила.

— Это чтобы они в печь не полезли. Там был спрятан приемник. А собирались мы не на гулянку… И тебе не нужно было приходить.

— А Женя — это Шабловский? — спросила я, уже лежа в постели.

Витя не ответил. Конечно, Шабловский, решила я, Витя говорил с ним про какие-то буксы и про стрелки. Если в буксы засыпать песок, тогда паровоз надолго выходил из строя. Женя Шабловский работает стрелочником на товарной станции.

Но почему Неля жила в деревне? Почему она не хочет говорить об этом? «Лучше не спрашивай», — вспомнила я. И белобрысый Петя Новиков тоже с ними. Не думала, что и он с ребятами дружит. Ни разу к нам не заходил. Да и на улице проходит мимо Вити, будто не знает его. Может, это конспирация? «Конечно, все они конспираторы», — засыпая, решила я,

5

В ночь на второе мая наши бомбили Минск. Проснулась я от взрывов. Дом сотрясался, звенели стекла. Рвались бомбы, хлопали зенитки. Я поняла: бомбят наши. Зачем фрицам бомбить город, если они в нем хозяйничают?

Витя открыл окно.

— Чтобы стекла не вылетели, — объяснил он маме.

По небу сновали лучи прожекторов. И когда один высвечивал самолет своим белым длинным лучом, тут же подключались другие прожекторы. Самолетик, светлый маленький крестик в небе, был мишенью, куда неслись снаряды. Самолет падал вниз. У меня обрывалось сердце, я думала: все, погиб. Но белые ленты прожекторов начинали снова метаться по небу в поисках самолета. Снова земля вздрагивала от взрывов. Витя смеялся:

— Не поймаете. Все равно уйдет! Сделает, что нужно, и уйдет.

Мне казалось, сотрясается весь город. А Витя радостно шептал:

— Вокзал бомбят. Там столько эшелонов скопилось! А вот уже бомбят электростанцию. Правильно, молодцы! Теперь поворачивайте на завод, туда паровозы пригнали на ремонт. Ну, Славка, блесни фонариком. Ну, еще, еще…

Я вспомнила, как бомбили поселок в самом начале войны. Тогда мне было страшно. Теперь я слышала, как воют бомбы, падая вниз, и радовалась. Вдруг в черном небе полыхнул столб огня.

— Попали! — даже подскочил Витька. — Прямо в завод! Так вам и надо! Это вам за Женю.

— Почему за Женю? — спросила я.

Витя не ответил. Гул нарастал, приближался. Хотелось бежать куда глаза глядят. Лечь на землю, втиснуться в нее.

Низко-низко над крышами домов пролетел самолет. Взрыва не было. Только издалека доносился его рокот. Значит, проскочил. Значит, уцелел. Зенитки стреляли реже. Не гудели самолеты в небе. Внезапно наступила мертвая тишина. Стало как-то не по себе, жутко. Витя долго смотрел в ту сторону, куда полетел наш самолет.

— А что с Женей Шабловским? — спросила я шепотом.

Витя ответил не сразу. Наверное, думал, сказать мне или не говорить. Потом сказал:

— Арестовали. И тут же увезли в Германию. Мы не успели ничего для него сделать. Только… отомстили сегодня.

— Как вы отомстили? — не поняла я.