Деньги уже передали Вальтеру, а брат все еще в тюрьме. Вальтер хочет отправить его в Германию «добровольцем». Так маме передал Анатоль. Мама просит Анатоля уговорить Вальтера отпустить Витю. По мнению Анатоля, для этого нужно заново переписать все протоколы допросов Вити и Полозовых. На это уйдет немало времени.
Я никому не рассказала про Элика. Он теперь немцам служит. Мне было стыдно говорить об этом даже самым близким людям — маме и отцу.
О смерти Толи старалась не думать. Может быть, Элик сказал мне это назло. Я так враждебно встретила его.
По радио передают выступление Зинки. Она рассказывает о своей поездке в Германию. «Цветущие сады гармонируют там с белизной домов…»
Бабушка позвала меня из кухни:
— Танюша, где ты?
— Здесь, — ответила я машинально.
— Нарви крапивы, детка.
Я иду на кухню, беру драные перчатки, нож, миску.
Двор небольшой, с маленьким садом и огородом. Огород зарос сорняками. Зато у забора разрослась густая зеленая крапива.
Перчатки дырявые, и крапива обжигает пальцы, но я не обращаю на это внимания. Какой-то звук назойливо лезет мне в уши. Прислушиваюсь. В соседней квартире забивают гвозди. Стучат яростно, зло. К вечеру стук прекратился. Утром к нашему дому подъехала грузовая машина. Сосед не стал открывать ворота с нашей стороны, просто разломал забор напротив своего крыльца, и машина подъехала к самому порогу. К кузову приставили длинные доски и начали грузить тяжелые сундуки. Из дома вышла жена соседа, маленькая болезненная женщина, и две девочки. Все трое несли по узелку. Женщина посадила девочек в кабину, потом залезла сама. А сосед тем временем заколачивал досками двери. Вбив последний гвоздь, он посмотрел на топор, хотел бросить его, передумал и швырнул в кузов машины. Проверил, плотно ли закрыты ставни на окнах, забрался в кузов, крикнул шоферу:
— Поехали.
Белые тучки плыли по небу, сливались, темнели на глазах. Отяжелев, они опускались все ниже. Казалось, вот-вот хлынет теплый, июньский дождь.
Где-то загромыхало. Гром бойко прокатился по небу, похваляясь своей силой. Послушал сам себя, поворчал, затихая, и вновь разразился раскатом-хохотом.
На землю упали первые крупные капли дождя.
Мама пошла за Витей. Отец, бабушка и я ждем их. Просто не верится, что Витя сейчас придет. Вальтер уже дважды обещал выпустить брата. И дважды мама возвращалась одна.
Мне хочется первой увидеть брата, и я выбегаю из дому.
Тепло. Дождь кончился, во дворе стояли лужи. Я скинула свои разбитые деревяшки, сбежала с крыльца и топаю босиком, подбежала к калитке, встала на цыпочки, посмотрела на улицу. Пусто. Высокие заборы, за ними притаились дома, только трубы торчат на крышах. Изредка торопливо, будто опасаясь, пройдет человек.
Витю я узнала сразу, хотя на нем был серый ватник с чужого плеча и шапка надвинута на глаза.
В квартире жарко. Мама натопила печь, согрела в чугунах воды. Вымытый и переодетый во все чистое, брат сидит на кровати.
Я не свожу с него глаз. Как он изменился! Лицо худое, голова остриженная, и глаза чужие, тоскливые. Голос стал сиплым. Говорит он мало и все оглядывается, будто не верит, что дома.
Мама смотрит на Витю и улыбается. У нее даже лицо помолодело.
— Слава богу, ты дома, — повторяет она уже в который раз. — Слава богу. Я уже не верила.
— Двадцать тысяч сделали свое дело… — говорит отец.
— Да перестань ты, — недовольно прерывает его мама.
Витя настораживается:
— Какие двадцать тысяч марок?
Пришлось рассказать ему все. Витя слушал, не перебивая, потом задумчиво сказал:
— А я думал, мне самому удалось выпутаться.
— Полозовых видел там? — спросила мама.
— С Афанасьевичем мы в одной камере сидели, вместе ели твои передачи. Потом нас перевели в камеру к уголовникам, сразу полегчало. Уголовников часто гоняют на расчистку города. Афанасьевича с Евдокией Емельяновной сегодня тоже погонят. Они решили бежать. Афанасьевич сказал: «Убежим во что бы то ни стало».
— Перевести к уголовникам вас было не так просто, — сказала мама. — Протоколы допросов заново переписали.
Мама рассказала Вите про Анюту. Витя, услышав ее имя, встрепенулся.
— Это связная нашего отряда. Только я ни разу ее не видел.
Мама постелила Вите в комнате Янсона. Я пришла к брату, присела на кровать.
— Ты сердишься на меня?
— За что?
— Ну… Я не находила слов. — Ты, наверное, думаешь, что тогда я привела немцев в дом. Они сами знали, куда ехать. Я им ничего не говорила.
И я рассказала Вите, как по дороге к Неле меня обогнала машина, потом остановилась, будто пропуская, потом медленно поехала сзади.