Миссис Патимкин, наконец, одобрила покупку. Я сказал Бренде, что она очень красивая, а Гарриет ляпнула, что Бренда столь обворожительна, что это ей, Бренде, следовало бы быть невестой. После чего повисла напряженная тишина — все подумали о том, кому же тогда следует быть женихом.
Потом миссис Патимкин увела Гарриет на кухню, и Бренда, подойдя ко мне, сказала:
— Я должна быть невестой.
— Да, любимая, — сказал я и поцеловал ее.
Бренда вдруг заплакала.
— Что случилось, родная?
— Давай выйдем на двор. Когда мы дошли до лужайки, Бренда уже не плакала, но голос у нее был очень усталый.
— Нейл, я звонила в клинику Маргарет Сангер, когда была в Нью-Йорке.
Я промолчал.
— Они спросили, замужем ли я. Боже, эта женщина из клиники говорила точь-в-точь как моя мать.
— И что ты ей ответила?
— Я сказала, что не замужем.
— А она что ответила?
— Не знаю. Я повесила трубку. — Бренда обошла ствол дуба. Вновь появившись в поле моего зрения, она сняла туфли и оперлась о дуб рукой.
— Можно еще раз позвонить.
Бренда покачала головой:
— Нет, я не могу. Я даже не знаю, почему я позвонила туда. Мы ходили по магазинам, а потом я зашла в телефонную будку, нашла номер клиники и позвонила.
— Можно просто сходить к врачу. Она опять покачала головой.
— Слушай, Брен, — предложил я. — Давай сходим к врачу вместе. В Нью-Йорке…
— Я не хочу идти в какой-нибудь вонючий офис.
— Зачем?! Мы отправимся к самому шикарному гинекологу. У которого приемная размером с магазин. Как тебе мое предложение?
Бренда прикусила губу.
— Ты поедешь со мной?
— Да.
— Зайдешь со мной в приемную?
— Дорогая, твой муженек не сможет зайти с тобой в приемную.
— Нет?
— Он же на работе!
— Но ты-то ведь не…
— У меня отпуск, — я не дал ей договорить фразу, а зря. Она имела в виду вовсе не работу, а мой статус. — Брен, я подожду тебя, а когда ты все сделаешь, мы это дело отметим. Поужинаем где-нибудь.
— Нейл, я не должна была звонить в клинику. Это нехорошо.
— Это хорошо, Бренда. Это самая замечательная вещь, которую мы можем сделать!
Бренда отошла в сторонку, а я устал ее уговаривать. Я почувствовал, что стоит мне пойти на хитрость, и я смогу убедить Бренду.
Но мне не хотелось прибегать к уловкам. Я не произнес больше ни слова, и, должно быть, именно мое молчание побудило ее произнести долгожданную фразу:
— Я согласна. Только спрошу у «мамы Патимкин», не желает ли она, чтобы мы взяли с собой Гарриет…
7
Мне никогда не забыть знойное полуденное марево, которым встретил нас в тот день Нью-Йорк. Мы с Брендой приехали сюда через четыре дня после ее первого звонка в клинику. Бренда все откладывала, откладывала поездку, но за три дня до бракосочетания Рона и Гарриет — и за четыре дня до начала занятий в колледже, — наконец, решилась. Мы долго ехали по туннелю Линкольна, который походил на облицованный плиткой ад, прежде чем вновь оказались на свету — но уже в удушливом Нью-Йорке. Обогнув регулировщика, я свернул на Порт-Эфорети и припарковал машину.
— У тебя есть деньги на такси? — спросил я у Бренды.
— А ты со мной не поедешь?
— Я, пожалуй, подожду тебя в каком-нибудь баре.
— Ты сможешь подождать меня и в Центральном парке. Его офис как раз через дорогу от парка.
— Брен, ну какая тебе раз… — но тут я увидел выражение ее глаз и, покинув оборудованный кондиционером бар, поехал с Брендой. Пока мы ехали в такси по городу, на нас обрушился небольшой ливень, а когда дождь перестал, улицы вдруг влажно заблестели, из-под земли стал гораздо отчетливее доноситься грохот поездов, и вообще у меня было такое ощущение, будто мы лезем в ухо ко льву.
Офис врача располагался как раз напротив магазина «Бергдорф Гудмен» — что было идеально на тот случай, если Бренда захочет в очередной раз пополнить свой гардероб. По какой-то неведомой нам причине мы ни разу не обсуждали возможность обращаться к местному, ньюаркскому гинекологу. Возможно, мы боялись того, что близость клиники к дому увеличит риск — вдруг все раскроется?
Бренда подошла к вращающимся дверям и еще раз оглянулась на меня; глаза у нее были на мокром месте, и я не проронил ни звука, понимая, что любое мое слово может все погубить. Я поцеловал ее в макушку и, махнув рукой, показал, что буду ждать ее возле фонтана на Плазе. Бренда прошла через вращающиеся двери и исчезла из поля зрения. По улице с черепашьей скоростью ползли автомобили, пробиваясь сквозь вязкую стену зноя. Казалось, что даже фонтан пускает струи кипятка, и я сразу передумал идти на Плазу. Вместо этого я свернул на Пятую авеню и пошел пешком по дымящемуся от жары тротуару в сторону собора Святого Патрика. На ступенях северного портала толпились зеваки — там шли съемки какой-то фотомодели. Девушка была одета в лимонного цвета платье и стояла, расставив ноги как балерина. Входя в храм, я услышал, как одна дама говорила своей подруге:
— Если бы я ела творог десять раз в день, я не была бы такой худой.
В храме было ненамного прохладнее, хотя умиротворенная атмосфера и мерцание свечей создавали иллюзию свежести. Я сел на скамью в последнем ряду, и поскольку преклонить колени не решался, то ограничился тем, что склонился к спинке скамьи, стоявшей в предыдущем ряду, сложил ладони и закрыл глаза. «Интересно, — подумалось мне, — я похож на католика?» К изумлению своему, я вдруг стал мысленно произносить небольшую речь. Можно ли было назвать те невнятные фразы молитвою? Не знаю. Но свою воображаемую аудиторию я величал не иначе как Богом. Господи, сказал я, мне двадцать три года, и я собираюсь совершить лучшее на свете дело. Как раз в эти минуты доктор, можно сказать, венчает меня с Брендой, а я до сих пор не уверен, стоит ли это делать. Что я в ней люблю, Господи? Почему мой выбор пал на нее? Кто такая Бренда? Мы с нею несемся вскачь. Следует ли мне остановиться и подумать? Ответов не последовало, но я продолжал задавать вопросы. Если что и роднит нас с тобой, Господи, то это плоть. Ибо мы от плоти твоей. Я плотский человек, и я знаю, что к этому ты относишься благосклонно. Но насколько плотским мне позволительно быть? Я человек жадный. До чего меня доведет моя жадность? Как же нам сговориться? Какова награда?
Это была изощренная медитация, и я вдруг устыдился. Поспешно встав со скамьи, я вышел на улицу, и шумная Пятая авеню тут же ответила на все мои вопросы:
— Какова награда, придурок? Золотые ножи и вилки, спортивные деревья, персики, мусороизмельчающие агрегаты, исправленные носы, раковины для кухни и ванной…
Но, черт подери, Господи — как же так?!
Но Господь лишь рассмеялся в ответ. Клоун.
Я вернулся к фонтану и уселся под маленькой радугой, игравшей над фонтанными струями. И вдруг увидел Бренду. Она как раз выходила из вращающихся дверей. В руках у нее ничего не было, и я, честно говоря, даже обрадовался тому, что она все же не выполнила мою просьбу. Но лишь на минуту.
За то время, пока она переходила дорогу, мое легкомыслие улетучилось, и я снова стал самим собой.
Она подошла к фонтану и посмотрела на меня сверху вниз. Затем набрала полные легкие воздуха и облегченно выдохнула:
— Уф-фф!
— Где колпачок? — спросил я.
Ответом мне был победный взгляд — вроде того, каким она одарила Симп, когда выиграла у нее в теннис. А потом Бренда сказала:
— Во мне.
— Ох, Брен!
— Он спросил: «Вам завернуть, или вы возьмете его с собой?»
— Ах, Бренда! Я люблю тебя!
Ночь мы провели вместе. Мы так перенервничали из-за нашей новой игрушки, что походили в постели на детсадовцев. На следующий день мы с Брендой почти не виделись, ибо началась обычная для кануна свадьбы суматоха — с криками, воплями, плачем, телеграммами — короче, сумасшедший дом. Даже обед потерял свою полновесность и состоял из сыра, черствых булочек, салями, печеночного паштета и фруктового коктейля. Я изо всех сил старался держаться подальше от надвигающегося шторма суматохи и истерии. Глаз циклона являли собой улыбающийся Рон и обходительная, трепетная Гарриет. К воскресному вечеру истерия сменилась усталостью, и все Патимкины, включая Бренду, легли спать рано. Когда Рон отправился в ванную чистить зубы, я решил присоединиться к нему. Пока я стоял над раковиной, Рон проверял, не высохли ли его выстиранные трусы. Он пощупал их, затем повесил на вентили, а потом спросил, не хочу ли я послушать его пластинки. Я согласился не от скуки и не потому, что хотел избежать одиночества — побудительным мотивом стало наше с ним ванное братство. Я подумал, что Рон пригласил меня, потому что хотел провести последний холостяцкий вечер в компании другого холостяка. Если мои предположения верны — то это был первый случай, когда он увидел во мне мужчину. Разве мог я отказать Рону?