Рядом с разбитыми дорогими фарфоровыми вазами стояли уцелевшие часы. Штофные портьеры на окнах были разодраны, тогда как муслиновые гардины оставались целы.
— Видите, — сказал незнакомец г-ну д'Альбону, — какой разгром производит очаровательное существо, которому я посвящаю свою жизнь. Это моя племянница, и хотя наука, которой я служу, бессильна, я все же надеюсь, что в один прекрасный день мне удастся вернуть ей разум, пользуясь методом, доступным, к сожалению, лишь очень богатым людям.
Потом, как все, кто долго прожил в одиночестве, находясь во власти непрерывных страданий, он приступил к обстоятельному повествованию. Вот этот рассказ в связном виде, освобожденный от многочисленных отступлений, в которых повинен был как сам рассказчик, так и судья.
Покидая около 9 часов вечера высоты Студянки, маршал Виктор, удерживавший их весь день 28 ноября 1812 года, оставил там около тысячи солдат, приказав им защищать до последней капли крови единственно уцелевший мост через Березину. Этот арьергард самоотверженно пытался спасти великое множество окоченевших от холода отставших солдат, упорно не хотевших расстаться с обозом. Но героизму отважной горстки людей суждено было остаться бесплодным.
Солдаты, массами хлынувшие к Березине, находили там, на свою беду, огромное количество повозок, фур и разного имущества, которое армия была вынуждена бросить во время переправы 27 и 28 ноября. Получив в наследство неожиданные богатства, эти несчастные, отупевшие от холода, устраивались на опустевших бивуаках, ломали военное снаряжение, чтобы построить себе шалаши, разводили костры из всего, что попадалось им под руку, резали лошадей, чтобы насытиться, сдирали с повозок сукно и холст, чтобы укрыться, и спали, вместо того, чтобы продолжать свой путь и переправиться ночью через Березину, которая волею непостижимой судьбы оказалась уже столь роковой для армии.
Апатия злосчастных солдат может быть понятна лишь тому, кто сам помнит переход по безграничным снежным пустыням, где впереди за горизонтом только снег, где нет иного питья, кроме снега, нет иной постели, кроме снега, нет иной пищи, кроме снега и нескольких мороженых свекол, нескольких пригоршней муки или конского мяса. Умирая от голода, жажды, усталости, засыпая на ходу, несчастные попадали на берег реки, где находили топливо и огонь, пищу, множество брошенных повозок, бивуаки — словом, целый импровизированный город.
Деревня Студянка была разнесена в щепы, сметена с возвышенности в низину. Но каким бы гиблым и жалким ни было это местечко, опасности и лишения, которые сулило пребывание в нем, казались желанными людям, ничего перед собой не видевшим, кроме страшных просторов России. Словом, все это походило на огромный госпиталь, возникший лишь сутки назад. Измученной тяготами войны, а быть может, и почувствовавшей блаженство неожиданной передышки толпе этой стала совершенно недоступна какая-либо иная мысль, кроме мысли об отдыхе.
Артиллерия левого крыла русских войск беспрерывно обстреливала эту человеческую массу, выделявшуюся среди снегов то в озарении пламени костров, то чернеющим пятном. Эти непрерывно летящие ядра казались окоченевшей толпе еще одним лишним неудобством, точно гроза, на молнии которой никто не обращает внимания, ибо молнии могут попасть случайно только в кого-нибудь из больных, умирающих или мертвых. С каждой минутой подходили все новые толпы отставших. Похожие на бродячие трупы, они тут же рассеивались и, переходя от костра к костру, выпрашивали себе местечко, но, получив чаще всего отказ, объединялись снова, чтобы силой добиться приюта.
Они были глухи к голосу нескольких офицеров, предрекавших им назавтра смерть, и тратили свои силы, необходимые для переправы через реку, на устройство пристанища на ночь, на добывание еды, от которой нередко гибли. Подстерегавшая смерть не пугала их — лишь бы можно было часок поспать. Пугали их только голод, жажда и холод. Когда не стало хватать уже ни костров, ни топлива, ни пристанища, между теми, кто был лишен всяких благ, и счастливцами, обладателями приюта, начались жестокие схватки. Слабейшие гибли. Наступило наконец время, когда вновь прибывшие солдаты, бежавшие от русских, не найдя другого пристанища, кроме снега, легли, где стояли, чтобы никогда уже больше не подняться. Вся эта масса полумертвых, сбившихся в кучу существ впала в такое отупение, а быть может, в блаженное состояние, что маршалу Виктору, героическому защитнику, сдерживавшему наступление двадцати тысяч русских под командой Витгенштейна, силой пришлось прокладывать себе дорогу сквозь людскую гущу, чтобы переправить через Березину пять тысяч храбрецов, которых он вел к императору. Несчастные предпочитали быть раздавленными, только бы не трогаться с места, и безропотно гибли, зачарованные огнями своих угасающих костров, позабыв о Франции.