— Ты… ты башкурт, да?
— Башкир, — говорит Ильгужа, дружелюбно улыбаясь. — А как ты догадался, что я башкир?
— Белая Калитва… Мы там целую неделю сражались с башкирской кавалерийской дивизией. Вблизи пришлось посмотреть… Боевой народ. Умирали, но не сдавались…
— Стало быть, мои земляки ранили тебя в ногу? — усмехнулся Ильгужа.
— И хорошо, что ранили, — говорит Грасси, пожимая ему руку. — Урок будет! Власть-то Муссолини мы сами уступили. Значит, сами и виноваты…
Провожать его пошли Леонид и Ильгужа.
— Синьор Грасси, ты не сумеешь повидать Капо Пополо? — спросил Леонид.
— Если очень нужно, постараюсь. Правда, в Риме сейчас светопреставление. Хуже, чем во времена Муссолини. По центральным улицам не разрешают на велосипеде ездить. Были случаи, когда забрасывали немецких офицеров гранатами и укатывали на велосипедах… А зачем вам Капо Пополо нужен? Голодно, что ли?
— Пора нам за дело браться. Трудно сдерживать ребят, у всех руки чешутся…
— Эх, если бы это от меня зависело!.. Комитет национального освобождения никак не разрешает.
— А почему?
— Дьявол их знает. Мне-то думается, что в КНО разные люди собрались и каждый в свою сторону тянет.
— Альфредо! — Леонид положил руку на плечо Грасси. — Ты уж, пожалуйста, разыщи его и передай, что не можем мы дальше сидеть без дела.
— Передать-то я передам… Но приказа нарушать нельзя…
Как только был свергнут Муссолини, во всех уголках Италии — от Неаполя до Альп — началась жестокая, беспощадная война с немцами и собственными фашистами.
«Четыре дня» Неаполя навсегда останутся в памяти итальянского народа. Комендант города, кровавый палач полковник Шолль, отдал тайный приказ собрать и отправить молодежь в Германию. Но юноши из Вомеро разгадали, куда клонится дело, и открыли по немцам огонь. Полковник Шолль послал против кое-как вооруженных людей танки и артиллерию, разрушил университет. Однако неаполитанские патриоты стояли насмерть. Четыре дня и четыре ночи они вели неравный бой и победили. Полковник Шолль попросил перемирия и был вынужден вывести из Неаполя немецкий гарнизон.
Луиджи Лонго, вернувшийся из ссылки с острова Вентотене, его соратник коммунист Тромбадори и социалисты объединяются с членами «Партии действия» и организуют первые отряды Сопротивления. Однако из-за внутренних и внешних противоречий летом и осенью сорок третьего года партизанскому движению не удается приобрести всенародный характер.
В КНО мнения тоже разделяются. Правое крыло комитета настаивает на тактике выжидания.
— Ну хорошо, — говорят сторонники этой тактики, — допустим, мы убьем сколько-то немцев. А ведь они за каждого своего расстреливают десять итальянцев. Кому от этого польза? Кому?
— Самое лучшее, — говорят колеблющиеся, не примыкавшие ни к левым, ни к правым, — установить контакт с распущенными после восьмого сентября армейскими и полицейскими частями, подумать, посоветоваться и действовать без спешки. Вот именно, без спешки…
Хотя Ватикан и отказался признать «республику Сало», но его представители поддерживают правое крыло КНО и категорически выступают против столкновения с немцами в пределах Рима.
Только коммунисты понимают, что интересы Италии требуют немедленного и по возможности широкого разворота партизанского движения, видя в нем путь для избавления народа от террора фашистов, немецких и итальянских. Чем быстрее будет разгромлен враг, тем меньше будет жертв.
Побег советских военнопленных из тюрьмы в Монтеротондо совпал именно с этим сложным, полным противоречий временем. Леонид и его друзья, естественно, еще ничего не знали обо всем этом. Да если бы и знали, их бы все равно никто не смог уговорить сидеть без дела, ожидая у моря погоды. Они хотели лишь одного — действовать, сражаться, мстить.
Правда, первая неделя пронеслась — оглянуться не успели. Молодость сделала свое, хлопцы неузнаваемо изменились, загорели, окрепли. Словом, женихи на загляденье. Петр Ишутин отпустил бороду, смотрит в зеркало и улыбается: «Вылитый батька!..» Сажин усы отращивает. Что ни говори, а положение обязывает. Интендант, дескать, это что-то вроде старшины.
Но безделье приелось очень быстро.
Как-то сидели завтракали, а Петя свою долю сыра зло швырнул на бумажную салфетку:
— Не лезет в горло.
— Разносолов, что ли, захотелось? — пошутил Леонид, но, встретившись с хмурыми глазами Ишутина, переменил тон: — Или нездоровится?
Ишутин встал и вытянулся перед ним:
— Скажи, командир, кто мы есть?