- Я сейчас к нему пойду, но мне тебя кое о чем нужно попросить, Франц. Я бы никогда не стал, ты же знаешь, но тут такое дело. Я кое-что пропустил в своей работе, кое-что важное.
И машинально Франц спрашивает:
- Исцеление в больнице? Или разграбление морга?
Альбрехт не теряет своей обычной невозмутимой улыбки.
- Да, именно, Франц. Так вот, полагаю, Гуннар некоторым образом злится. Ты мог бы испросить его не увольнять меня. Я согласен быть пониженным в должности, но увольнение это уж слишком. Я полезен организации!
Франц даже забывает о горящей спиртовке, смотрит на Альбрехта.
- Увольнение?
- Я боюсь, что он меня уволит. Очень боюсь.
Впрочем, зная Альбрехта, на этот случай у него уже есть билет в далекую, теплую и недоступную Управлению страну. Увольнение в мире Гуннара означает только одно - смерть. Потому как информация, которой обладает любой из сотрудников никогда и ни при каких условиях не может выходить за пределы организации.
Франц облизывает губы, возвращается к работе.
- Я попытаюсь, - говорит он. - Но я ни в чем не уверен.
- Спасибо, Франц!
Альбрехт слезает со стола, идет вниз, к Гуннару, оставляя Франца одного. Пока Франц готовит свой яд, он думает, сможет ли Гуннар сделать поблажку для Альбрехта. С одной стороны, ведь Гуннар прекрасно знал, что собираются делать Раду и его ученицы. С другой, их действия подвергли опасности раскрытия магию. С третьей - что мог сделать Альбрехт?
Часа через два Франц заканчивает свою работу, помещает лекарство в герметичные ампулы, парочку из которых он берет с собой, остальное оставляет в холодильнике под кодовым замком.
Гуннар ждет его внизу, будто бы время его прибытия рассчитал. Альбрехт, взволнованный и бледный, улыбается Францу. Но даже это его волнение кажется немного наигранным.
- Я готов, - говорит Франц. - Спасибо, Альбрехт.
Гуннар с Альбрехтом не прощается. Они выходят на улицу и решают пройтись вместо того, чтобы спускаться в метро. Решают, впрочем, какое-то не совсем точное слово. Все происходит само собой.
Гуннар не спрашивает, сколько лекарства Франц взял, потому что, скорее всего, мысленно контролировал весь процесс. И уж точно слышал их с Альбрехтом разговор.
- Ты ведь не уволишь его? - спрашивает Франц.
- Я рассмотрю его дело позже, когда мы уничтожим Шаула.
- Мы ведь и сами с тобой едва не нарушили секретность. И ты прекрасно знал, что Раду будет уничтожать человечество. И тебе самому в какой-то момент было плевать на секретность, потому что ты хотел закончить весь мир...
- Таким, каким мы его знаем, - заканчивает Гуннар. - В твоих словах есть резон, тем не менее, Альбрехту было дано задание, которое он, в конечном итоге, провалил.
- Но он не заслуживает смерти!
- Я буду над этим думать.
В сквере, через который они проходят, снимается какой-то репортаж. Стоят люди с плакатами, на которых написано название города, где не так давно были Гуннар и Франц. Гуннар вскидывает бровь. Сколько времени прошло? Едва ли двое суток. Век медиатехнологий позволяет передавать информацию за секунды, и Франц, как и Гуннар, не может к этому привыкнуть.
Фургончик с логотипом какого-то заштатного городского канала является приютом для усталой съемочной группы. Миловидная блондинка с серьезным лицом смотрит в камеру оператора, говорит:
- Здесь проходит немногочисленный митинг в защиту бунтовщиков из лагеря военнопленных в Ливане, где продолжается гражданская война. Теперь, когда их судят в Бейруте, люди не понимают, за что. Как это нарушает базовые права человека? Правомочно ли судить солдат, как преступников, если они защищали свои жизни и свободу.
Франц видит один из плакатов, гласящий: "Мы не судили бы бунтовщиков Бухенвальда".
Репортер опрашивает людей, и Франц с Гуннаром стараются пройти мимо как можно быстрее. Но Франца, как и всегда, ловят. Репортер протягивает ему микрофон, спрашивает:
- Что вы думаете о ситуации?
- Я...
Франц было смотрит на Гуннара, но Гуннар идет вперед так невозмутимо, будто бы понятия не имеет, кто такой Франц и почему они так долго шли рядом.
Франц вздыхает, а потом говорит:
- Я думаю, что люди должны обладать своими естественными правами. У каждого есть право на жизнь и право на свободу, право чувствовать себя в безопасности. Мы ведем эти глупые войны друг с другом, лишаем ничем не отличающихся от нас мужчин и женщин жизней, заставляем их бояться и страдать. Зачем? Нет ни одной достойной причины для этого. Мы должны, наконец, понять, что зло способно породить только зло. Что наша жестокость выплескивается в ответную жестокость. Что все в мире возвращается. Мы, страдая от зла, причиняем зло другим. И нельзя вечно судить страждущих. Мы должны понять и, наконец, простить друг друга, чтобы завершить все начатые нами войны.