Калеб видит и компьютеры, подключенные к этим невзрачным на вид устройствам. Он вспоминает все, что говорила ему Тамзин. Он готов молиться, лишь бы у него получилось, но отчего-то не решается. На него накатывает страх неудачи, ведь он так близко, почти на финишной прямой, где страшнее всего поскользнуться и упасть. Что, если он не так понял ритуал, который рассказала ему Тамзин? Что, если он будет творить его без полной осознанности? Калеб замирает, не решаясь начать. Страх провала слишком силен, тревога накрывает его с головой. Чтобы успокоиться, Калеб мысленно повторяет заклинание на том невозможном языке, которое выучил. Которое ему скоро предстоит произнести вслух. Айслинн читала заклинание для него только мысленно, он даже не уверен, что произнесет все правильно.
В конце концов, Калеб подходит к стойке, закрывает глаза. Нащупав нож, он поднимает его, прямо в воздухе рисует последовательность цифр, которые велела использовать Тамзин.
Калеб быстро привык к тому, что, будучи колдуном, приходится запоминать огромное количество ритуалов наизусть, потому что нужно быть сосредоточенным на себе и своей магии, не подсматривать текст, действовать, не думая.
Некоторое время ничего особенного Калеб не чувствует, а потом ему передается от лезвия ножа ощущение тепла. Калеб ощущает, будто воздух, это масло, которое он взрезает. И за этим маслом есть что-то твердое, на поверхности чего он и выцарапывает свои цифры. Что-то твердое, искрящееся, какой-то новый слой реальности, недоступный ему прежде.
Когда ряд чисел заканчивается, Калеб ножом ковыряет ранки на своих руках. Не глубокие и не длинные, но достаточные для того, чтобы вставить под кожу провода.
Тамзин говорила, ее тело принимает их просто так, но Калеб к ее Слову не имеет ни малейшего отношения, ему придется постараться. Наконец, когда ранок на его руках достаточно, Калеб начинает взрезать провода - какие придется. Тамзин говорила, если он ошибется в одной лишь цифре, его просто убьет током. Она, конечно, не знала, что этого маловато, чтобы убить Калеба. И все же он боится, что его тут же ударит током или что провода будут выскальзывать, но не происходит ни того, ни другого. Провода, будто пиявки, крепко вцепляются в его плоть. Калебу кажется, что их невидимые крючки вцепились в его мышечные волокна, и ему очень больно. Но вместе с тем, безумно хорошо, он чувствует себя возбужденным, наэлектризованным, подключенным. Калеб вытягивает провода, так чтобы он, привязанный к ним, мог лечь. Остаются последние штрихи. Калеб делает финальный надрез под сердцем и вставляет туда самый толстый из проводов. Провод тут же будто вцепляется в самую душу Калеба, питается от его магии, проникает в нее, пьет ее. Буквально через секунду сознание Калеба покидает его тело и возносится выше. Калеб не понимает, сколько прошло времени. Не понимает, есть ли он, а если и есть, то, что он такое. Внутри у него, он больше не может сказать, что в голове, потому что голова это тело, проносятся потоки информации. Цифры и символы, слова, буквы. Он одновременно воспринимает все: вечерние новости, мультики, фильмы ужасов: все проникает в него, все проносится в нем. Вот нарисованная собака с глазами-сердцами смотрит на косточку в миске, а вот докладывают о беспорядках в Ливане: марониты против мусульман. Он слышит лозунги какой-то другой страны - "Христиан - в Ливан, алавитов - в море!", он слышит писклявые песни, видит полуголых девиц, усыпанных блестками, которые распевают эти песни, видит проникающий в чью-то податливую плоть нож маньяка в фильме ужасов и проникающий в чью-то податливую плоть орган в какой-то дешевой порнографии. И все это реально для него, все присутствует одновременно. Секс, насилие, культ детства и страх перед неизвестностью, экзальтация и воспроизведение беспокойства. Калеб будто понимает все механизмы, лежащие в основе этих картинок. Все, что заставляет людей смотреть и слушать - желание переживать снова и снова нехитрые эмоции. Зависимость. Калеб и сам чувствует эту зависимость. Он будто путешествует на волне информации, иногда углубляясь в нее, иногда оставаясь на поверхности.