- Здравствуйте? - подсказывает она.
- З-здравствуйте, - говорит он.
Габи легко ловит его взгляд, вглядывается в темную радужку, но видит не ее, а картинку перед глазами мальчишки. Скалящегося и голого Раду, Кристанию, с ее ножницами, саму себя в одной только длинной майке с мороженками. Габи изменяет все, что ей захочется, и вот Раду уже одет точно так же, как мальчишка: белая рубашка с застегнутым наглухо воротником и черные брюки, а Кристания и Габи в воскресных платьях, и никаких ножниц. Габи моргает, возвращая себе собственное зрение. Простые иллюзии делать легко, а держать только чуточку сложнее. Внутри разливается тепло ее Слова, и Габи жмурится от удовольствия.
- Простите, - говорит мальчишка шокировано. - Мне на минуту показалось, что...
Он протирает глаза, сглатывает.
- Это бывает, - говорит Раду. - Нереализованные желания и подсознательные страхи.
Он улыбается Габи, поправляет несуществующий воротник, а она смеется.
- Ты, наверное, хотел поговорить о Боге, - предполагает Кристания.
- М, да, наверное, - говорит он неуверенно. - Верите ли вы в Бога?
- Мы баптисты, - говорит Габи.
- Отлично, - улыбается мальчишка, и на лице у него видно облегчение. - Тогда просто это почитайте.
Он протягивает Раду брошюру с синими, неестественно яркими небесами. Сверху, под сияющим кругом света, изображающим солнце, написано: Однажды все мы вернемся в Наш Небесный Дом.
- Спасибо, - улыбается Раду.
- Вам спасибо, - говорит мальчишка быстро, но перед тем, как развернуться, Габи уверена, он подмигивает ей и строит совершенно не христианскую гримасу.
Раду задумчиво разворачивает брошюрку, и Габи видит, что с другой стороны от текста, рассказывающего о благодати Небесного Отца, на черном фоне нарисован белый крест, вдоль и поперек которого написаны убористым почерком, наверняка принадлежащим этому мальчике, слова, явно не принадлежавшие ему. Вдоль написано: Я жду тебя, Раду. А поперек: Но не слишком долго.
Габи машинально очередную закуривает сигарету и давится дымом, а Кристания спрашивает совершенно безэмоциональным, несвойственным ей голосом:
- Шаул?
- О, ну я не хотел заводить этот серьезный разговор сразу, не отдохнув с дороги...
- Так вот, почему ты приехал так рано, - говорит Габи.
Глава 2
Францу не исполнилось и двадцати пяти, когда он узнал, что умирает.
Надо же, подумал Франц, пока врач рассказывал ему, что нужно покинуть Вену и уехать, к примеру, в Италию, к морю, к теплому и мягкому солнцу. Надо же, сколько это Франц не успеет.
- Сколько мне, значит, осталось? - спросил Франц, а врач, серьезный мужчина в золотистых очках, которому уже повезло прожить лет на двадцать дольше, ответил:
- Сложно сказать. У моря, может быть, года полтора.
Количество своей работы Франц мысленно разделил на года полтора, и результаты оказались неутешительны.
Франц вполуха слушал, что говорил ему врач. Все это он знал и так. Может быть, стоило забросить проект с обезболивающим и начать разработку лекарства, способного помочь ему самому?
Даже если Франц не успеет, его дело будет длиться и после него, когда на каком-нибудь камне уже давно напишут "Франц Венкхайм, подававший надежды фармацевт, ничей муж, ничей отец. Годы жизни: 1875-1900, что не очень много".
Франц поправил очки, вздохнул, а врач продолжал говорить. Аммониак, опий, камфара, все это было для Франца материалом, а не лекарством столь долгое время.
Франц прижал платок к губам и закашлялся, мучительно, болезненно, будто внутри у него засел какой-то механизм, чьи шестеренки царапали горло, перекрывали доступ к воздуху. Механизм, у которого одна единственная цель - убить его. Отведя платок, он увидел сгустки крови, поджал губы, задумчиво рассматривая пятно.
Вообще-то оно было похоже на черепаху, и Франц удивился, как нечто столь отвратительное может принять форму милого существа, которую дети ищут в облаках.
- Спасибо, - сказал, наконец, Франц, прерывая врача. - Спасибо за вашу консультацию. Я прекрасно понимаю, что должен делать. Я пришел убедиться, только и всего.
Врач несколько секунд смотрел на него непонимающе, будто не до конца верил в спокойствие, с которым Франц говорил.