- Преподобный Мэйсон, избавьте меня от этого, - сказала Айслинн, голос ее снова стал жестким. - Я устала с дороги и иду отдохнуть.
Смотря вслед уходящей Айслинн, Калеб вдруг подумал - Чэрити обвинили четыре дня назад, ровно тогда Айслинн должна была двинуться в обратный путь, чтобы, чудовищно спеша, все-таки успеть вернуться сегодня.
Может быть, это было совпадением, может быть.
***
Калеб говорит:
- Братья и сестры, вы пришли сюда за ответами на вопросы, которые не в силах даже задать. Вы пришли сюда, не осмеливаясь поднять голову к Господу и спросить, достойны ли вы его блага.
Калеб говорит, и голос его разносится дальше и дальше, ударяется снова и снова о стены зала. Калеб чувствует себя ангелом, нет, даже больше - он чувствует себя гласом Господним. Он - Бат-коль, он - Метатрон, он погряз в гордыне и наслаждается ею. Вместо амвона, у него стадион, как у какого-нибудь певца, от которого приходят в визгливый, влажный восторг девочки школьного возраста.
Калеб говорит:
- Вы обращаетесь за помощью к Богу, не в силах отринуть руку дьявола! Дьявол уже здесь, он в ваших обедах перед телевизорами, он в деньгах, которые вы спускаете на ветер, он в похотливых подростках, предающихся блуду на парковках, в войсках ваших солдат, убивающих мирных жителей за океаном, в отупляющих обещаниях, даваемых вам и вами, в еде, которую вы запихиваете в себя, не в силах остановиться, в ваших детях, которых вы бросили на улицы, чтобы они наркотиками уничтожали свои тела и души!
Калебу кажется, будто язык у него горит. Он сам почти в трансе, в оглушающем экстазе, и все его ощущения сосредоточены на зале. Он слышит, кажется, биение сотен и сотен сердец, стучащих в унисон с тем, что заперто в груди у него.
Калеб воплощает и воплощается в одном Слове - Вера. Калеб знает, они поверят любому его утверждению. Скажи им Калеб, что Ричард Никсон заключил договор с сатаной, а Моника Ливински была суккубом и воровала семя у Билла Клинтона - они поверят. Скажи им Калеб, что фармацевтические компании выдумывают болезни, чтобы подсадить их на свою продукцию - они поверят. Скажи им Калеб, что Рональд Макдональд - новый пророк, а молочные коктейли - эманация облаков над Новым Иерусалимом - они поверят. Скажем им Калеб, в конце концов, что их обманывали все это время, земле шесть тысяч лет и она центр, вокруг которого вертится солнце - они поверят и в это.
Люди не смотрят записи его выступлений по кабельному телевидению, они с неизбежностью переключают канал, сочтя его одним из тех чокнутых телеевангелистов, проповедующих о мире, как о свершившемся аде.
Но когда они приходят, то плачут от дешевых, как мексиканская шлюха, откровений, которые он предлагает. Люди, забывшие, что такое экстаз осознания Бога надо всем и Бога во всем, люди, включающие вечерние новости, чтобы полюбоваться своей гибнущей страной, все эти чудесные, чудесные люди, запертые в мире, где больше не во что верить.
Так безраздельно принадлежащие ему в минуты первобытной радости, которую он дает им.
Калеб чувствует взгляды сотен глаз, обращенные на него, и это только придает ему сил. Он может говорить бесконечно, ведь говорить, значит воплощаться и быть.
Он может вести за собой толпы. Иногда Калеб думает, а что если заставить их пойти штурмовать отделение полиции? Отправить армию своих игрушечных солдатиков на солдат настоящих.
Что тогда станет с ними? А что - с его душой?
Калеб говорит:
- Вы не видите дьявола, потому, что слишком полно он проник всюду. Потому что он - все, что вас окружает. Посмотрите вверх - туда, где одно только небо свободно от его сил!
А потом, на самой высокой ноте, посреди кульминации, Калеб замечает ее. Рыжие волосы распущены, на губах блуждает улыбка. Айслинн смотрит на него, а он кричит:
- Америка - это ад!
И люди вокруг шумят, как море, потревоженное штормом. Калеб кричит:
- А вы - демоны! Слуги этого ада! Раскайтесь, отказавшись от скверны, выпустите из себя его семя.
Айслинн чуть склоняет голову набок, щеки у нее раскраснелись от духоты.
- И это единственное, чего ждет Бог, - заканчивает Калеб куда тише, и все затихают тоже. Тишина, будто пропасть, разверзается перед ним.
Калеб уходит со сцены, не дожидаясь аплодисментов, в конце концов, они ему даже не нужны.
В гримерке он пудрит нос кокаином, оскаливается, показывая зубы своему отражению. Забавно, теперь он будто бы может заставить свою паству поверить во что угодно. Он, наконец, стал тем, кем мечтал увидеть себя. И одновременно тем, кем всегда боялся оказаться. Трясущийся от кокаина лжец с силой пророка.