Выбрать главу

В конце концов, ищейки Гуннара не каждый день к ним наведываются. Странно только, что Гуннар окончательно потерял совесть и посылает к ним своих ручных колдунов.

Габи слышит, как кто-то скребется снаружи. Будто бы маленький зверек цепляется когтями за шторы. Звук далекий, кто бы ни вошел в ее дом, он больше озабочен порчей штор, чем нападением. Габи прошивает мысль неожиданная и радостная, даже, пожалуй, слишком радостная, чтобы ей поверить. Некоторое время Габи играет с этой мыслью, но отбрасывает, в конце концов, убедившись в ее фантастичности. Нащупав маникюрные ножницы, Габи выходит из ванной. Вряд ли это оружие достаточно мощно для того, кто сумел проникнуть в их дом, но план очень прост. Пока незваный гость поймет, что его магия не работает на Габи, она успеет ослепить его иллюзией, а потом воткнет ножницы ему в горло.

Как только Габи выходит из ванной, шорох и скрежет прекращаются, сменяясь пением Бодрийяра. Габи замирает, а потом отбрасывает ножницы и несется в гостиную. Ошибки быть больше не может.

В кресле сидит он, Габи сразу узнает, даже в темноте. Бодрийяр сидит у него на пальце, хотя Габи и Кристанию он в своей прошлой жизни побаивался и близко к себе не подпускал.

Габи включает свет, все еще не до конца доверяя своим глазам, а потом визжит, радостно и удивленно:

- Раду! Раду!

На нем штаны цвета хаки, грязные берцы и черная майка, а поверх болезненно-оранжевая синтетическая шуба, явно предназначенная женщинам.

Габи бросается к нему, и он подхватывает ее на руки, легко и привычно.

- Ты похож на молдавского сутенера, - смеется Габи.

- По крайней мере, половина твоего утверждения - правда, - говорит он. И он совсем не изменился за то время, пока Габи его не видела. Впрочем, он совсем не изменился с того момента, как Габи впервые встретила его. - Угадай, без кого не был по-настоящему прекрасен рассветный Тибет?

- Лучше скажи, ты просветлился?

Вот уже лет десять, как Учитель оставил их с Кристанией. Для людей вроде них - даже не срок, и все же Габи и Кристания скучали каждый день, ведь до этого он ни разу их не бросал.

- Сложно сказать, моя радость, - тянет Раду. Он сажает ее в кресло, стягивает с нее кроссовки и отправляет их в полет через всю комнату, в коридор. - Знаешь, концепция мира, как уловки, а индивидуальной души, как обмана больше подошла бы тебе, чем мне. Про всепроникающее страдание я тоже не все понял. Но Анитья мне понравилась - все постоянно движется и неизменно только изменение! Тебе обязательно нужно ознакомиться с той культурой, я много оттуда вынес! А женщины, к примеру, там прекрасны, как и везде.

Раду снова ловит Бодрийяра, устроившегося на клетке, чешет его длинным ногтем под горлышком. Габи запрокидывает голову, замечая, что шторы представляют собой жалкое зрелище, испорченные чьими-то маленькими коготками. Впрочем, Габи отлично знает, чьими.

- Но почему? - спрашивает Габи, все еще сияя от счастья. - Ты вернулся так рано? Ты обещал путешествовать лет пятьдесят.

- Познал суть вещей несколько быстрее и отрешился от земных страстей, - говорит Раду. Его ноготь вдруг давит птичке под горло, будто еще чуть-чуть, и он пробьет ей глотку.

Габи перехватывает его за руку, давая Бодрийяру взлететь, и целует Раду в нос.

- Как я понимаю, все сводится к тому, чтобы не искать ни удовольствия, ни страдания. Я официально потерял интерес ко всему земному! А теперь давай займемся любовью, моя радость, я страшно скучал.

- Так чему, ты говоришь, научился? - смеется Габи.

***

Два года Габи провела с ним, в крепости за лесом, называемой им и колдунами его кабала Аменти. Габи сначала подумала, что Аменти - особое место, злое и страшное. Раду говорил, будто под Аменти обитает Архэ, начало всех начал, огонь, питающийся мертвыми и дающий пищу живым. Вернее, что обитает-то он везде, но именно здесь ближе всего к поверхности. Раду питал голодную страсть к этой разлагающей, отравленной земле, где все было нечисто и страшно, повсюду преследовало ощущение не отводимого взгляда. Сначала Габи думала, что дело в местной земле, ее проклятом очаровании, но вскоре поняла - дело в Раду. Он кормил ее кровью, оттого она была страшна.