Надо же, Эрих давным-давно состарился и умер, разочаровав родню завещанием, по которому все его деньги отходили психиатрической больнице. А Франц живет и сейчас, когда стареют уже внуки Эриха.
Медленно-медленно Франц приходит к одной очень простой мысли. Может быть, пожил и хватит уже? Может Францу надо смириться с тем, что и он умрет. Сбежав от смерти один раз и надолго, он трусит теперь. Сто двадцать девять лет, думает Франц. Он прожил уже сто двадцать девять лет. Это много, но даже не мировой рекорд среди обычных людей.
Вот бы еще лет хотя бы сто, а может быть двести. Франц вздыхает, смотрит на таксиста и почему-то тут же отводит взгляд, ему становится стыдно.
Они доезжают до Управления. Время уже позднее, в здании остаются только дежурные. Вводя бесконечные коды, Гуннар выглядит совершенно спокойным. Франц думает, что это не лучшее место для того, чтобы говорить. Но, может быть, Гуннар говорить и не собирается.
Белые, больничные коридоры, которые они минуют, Франц по-своему любит. Отчасти Управление куда больший дом для него, чем стерильная съемная квартира, где он только спит.
Ведь и Управления больше не будет. Нет, глупости, просто нельзя позволять себе поверить. Франц почти ненавидит Гуннара за то, что, пока он тонет в потоке собственного сознания, Гуннар не хочет ни слова ему сказать. Они поднимаются в лифте, в зеркале Франц видит их обоих. Они совершенно не похожи, но одинаково держатся - вымученно-прямо, сохраняя предельно безразличные выражения лиц.
В конце концов, сложно ничего не перенять друг у друга за столько лет. И Гуннар совершенно зря думает, что только Франц становится похожим на него, но никогда - наоборот. Ведь когда касаешься кого-то, нельзя сделать так, чтобы он не касался тебя.
В кабинете Гуннар останавливается перед своим безликим столом, некоторое время рассматривает город через окно, а потом вдруг разворачивается и сметает со стола все и разом. На пол летят письменные принадлежности, бумаги, телефон и настольная лампа. Гуннар сбрасывает со шкафа книги, они с грохотом падают вниз. Он швыряет на пол бутылки из бара: дорогущий алкоголь, каждая бутылка которого стоит столько же, сколько маленькая квартирка Франца. Сам Гуннар не издает ни звука, Франц слышит только звон разбивающегося стекла, когда очередной "Далмор" заканчивает свой короткий полет. Весь тщательно выстроенный порядок, который Гуннар наводил здесь годами, избавляясь от любых флуктуаций, вдруг превращается в хаос. Буквально за пару минут ничего здесь не остается от того, что Гуннар считает приятным и правильным.
Франц переступает с ноги на ногу, стоя в луже затейливого коктейля из виски, бурбона, вина и бренди. Ботинки он мочит так же, как дождевая вода и стоять в нем тоже очень противно.
По всему кабинету разносится дурманящий запах, от которого у Франца кружится голова. Гуннар не останавливается, пока все, что может оказаться на полу, не оказывается на полу. Заключительным аккордом Гуннар швыряет последнюю бутылку в окно, но окна в кабинете пуленепробиваемые, так что результат выглядит не таким внушительным, как попытка.
Гуннар замирает, затем стягивает перчатки, кладет их на пустой стол. Гуннар снова разворачивается к окну и оценивает взглядом подтеки виски на нем. Франц боится двинуться, ему не хочется напороться на стекло. Осколки хрустят под подошвами дорогих ботинок Гуннара, когда он возвращается за стол.
Гуннар садится, сцепляет руки в замок и смотрит на Франца. Франц вдруг чувствует себя ровно так же, как и обычно. Не выражающий ничего, кроме строгости Гуннар, неподвижный как статуя, будет отчитывать его за что-то, вот и все.
Если бы не осколки стекла, если бы не книги и записи, вымоченные в алкоголе, которые Гуннар прежде так берег, все могло бы казаться совершенно стандартным. Правильным, привычным.
Гуннар говорит:
- Ты поможешь мне, Франц.
И такого голоса Франц прежде у него никогда не слышал. Словно бы чуть звенящий, резкий, ударный. Скандинавский акцент Гуннара впервые становится совершенно очевидным. Он старается говорить так же спокойно, но ощущение такое, будто бы он пытается не зарычать. А Франц даже не понимает, злость это или отчаяние.
- Ты поможешь мне, Франц, - повторяет Гуннар. - Того, что умею я хватит, но то, что умеешь ты сделает все непоправимым.