- А Шаул? - спрашивает Артем.
- Он по-прежнему был со мной, он и сейчас со мной. Всякий раз, когда я засыпаю. Он просто не понимает, я думаю, он никогда не был человеком. Он думает, что любит меня, а на самом деле мучает.
- А ты?
- Я думаю, что не люблю его.
И Артем буквально чувствует, что Ливия не говорит продолжения этой фразы. Я думаю, что не люблю его, а на самом деле - люблю.
- Впрочем, если мы сможем уничтожить его, - говорит она голосом неожиданно жестким. - Я сделаю это, не задумываясь. А теперь пойдем. Любой дух, даже самый сильный, может быть пленен колдуном.
- Серьезно?
- По крайней мере, теоретически. Я совершила очень большую глупость. А дальше только и делала, что винила себя за нее. Теперь я должна ее исправить.
Голос у Ливии становится живее и жестче, чем обычно. Как будто она враз скинула с себя свою грустную аскезу и по-настоящему разозлилась впервые за сотни лет. Но уже через пару секунд Ливия добавляет своим обычным печальным тоном:
- Мы идем на заброшенное кладбище к одному знатоку древних текстов.
- Большему, чем ты?
- О, мне его никогда не превзойти, поверь. Он может быть немного... занудным и противным. Но нам с тобой нужно потерпеть ради судьбы всего этого мира.
Они идут дальше, Ливия чуть впереди, а Артем смотрит ей в спину. Хрупкая и неземная Ливия, печальная и тихая женщина с иконописными глазами, как нельзя лучше подходит на роль невесты духа. Артему ужасно жаль ее, подставившую всех своих родных из-за любви к золотому существу из снов.
Ее, совершавшую ужасные вещи из-за этой любви.
Артем отлично ее понимает. Будь он таким же одиноким в детстве, и полюби его такое существо, он бы не смог не поддаться.
- Давай-ка ты уберешь свою жалость подальше, - говорит Ливия.
- Извини, пожалуйста.
Жаркое солнце, одновременно приятное и утомительное после осеннего холода, медленно выходит в зенит. Артему тут же начинает его не хватать, когда они входят под сень высоких деревьев.
- А где кладбище? - спрашивает Артем.
- Мы идем по нему.
Но ни могильных камней, ни крестов, ничего такого вокруг Артем не видит. Если здесь и было кладбище когда-то, давным-давно, оно ушло в землю. Ливия останавливается на месте не примечательном ничем. Она запрокидывает голову, что-то тихонько поет на греческом. Ливия объясняла как-то Артему, что своенравные духи частенько не хотят являться, если не подманишь их чем-то личным. И тогда приходится находить их вещи, воспроизводить что-то, что для них дорого или, чего доброго, искать их потомков.
Обычно Артем духов не видит, ну, если не считать Шаула. Но в этот раз призрак, видимо, такой сильный и старый, что даже Артем замечает едва ясный его силуэт. Судя по его сгорбленной позе, это призрак далеко не молодого человека.
Он говорит скрипучим, едва слышным голосом, будто бы кто-то убавил громкость воспроизведения звука. Говорит он на смутно знакомом Артему варианте древнегреческого, который Артем улавливает скорее через Ливию.
- Пусть твой щенок сойдет с могилы моей жены.
- Извините, - говорит Артем, делая шаг в сторону.
- Осел тебя извинит, - сплевывает призрак. Артем отходит подальше, чтобы слюна желчного мертвого старикашки, пусть даже невидимая, на него не попала.
Ливия вздыхает, она говорит крайне медленно и отчетливо на том же странном греческом, который Артем понимает, благодаря связи с ней:
- Аникетос, здравствуй. Мне очень неудобно тебя беспокоить, но прошло уже пятьдесят лет с того момента, когда я попросила тебя кое-что для меня узнать.
- Я был занят, - отвечает Аникетос. Вот же дурной старикашка, думает Артем.
- Я надеюсь, ты помнишь, благодаря кому упокоилась душа твоего сына, - мягко напоминает Ливия.
- Ты думаешь это просто? Если ты призрак, так и путешествуй теперь по всем библиотекам и смотри теперь все упоминания, которые тебе нужны? Я был писцом, а вовсе не соглядатаем.
Ливия вздыхает, потом сцепляет пальцы, рассматривая призрака. Она явно видит его куда более подробно, чем Артем.