- Здесь у нас много чего. Что, кстати, нарушение санитарных норм. Первый сектор: дифтерия, - говорит Раду, когда они входят на третий этаж. - Повышение температуры, отек мягких тканей горла, гиперемия, образование дифтерической пленки на небе и глотке. В некоторых случаях последние могут затруднять дыхание и приводить к удушью.
На третьем этаже врачи встречаются им чаще. Габи приходится быть начеку. При любом взгляде на них, Габи рисует в воображении образ той сонной медсестрички, Раду же старается выдать за одного из врачей при полном инфекционном облачении, в маске, так что сложно сказать что-либо о его лице.
Вскоре Габи будто бы ловит волну возбуждения Раду. Она подстраивается под то, что ожидают увидеть врачи, она заставляет их думать про Раду и Габи, как про последних увиденных ими коллег, ловит обрывки их разговоров, сообщает об улучшениях в палатах, откуда они выходят.
Этаж за этажом они проходят незамеченными, этаж за этажом Раду исцеляет больных, становясь от этого все радостнее, все пьянее. Он кладет руку на лбы двоих малярийных больных, и под ладонью его, Габи почти видит это, спадает жар. Он облегчает лихорадку единственным касанием, и Габи чувствует, как кровь этих несчастных людей успокаивается.
Раду дарит им жизнь, чтобы потом отобрать ее еще более жестоким образом. Но сейчас его прикосновения приносят облегчение и успокоение. Раду сейчас вовсе не похож на ангела, он почти развязно весел в своем странствии по коридорам смерти.
Наконец, они доходят до последнего бокса. Раду вдыхает запах, шепчет:
- Бешенство. Бессонница, светобоязнь, гидрофобия, галлюцинации и бред, постепенный паралич. Лечения нет. Летальность - сто процентов. Одного этого хватило бы, чтобы погрузить мир в вечный Мор, если бы я чуточку переделал пути передачи и степень контагиозности.
Раду даже не утруждает себя тем, чтобы проверить, заперт ли бокс. Он просто выбивает стекло, нащупывает ручку и открывает дверь.
- Я не думаю, что их запирают, Раду, ведь нужно обеспечить доступ врачей к...
- Не будь такой занудой, радость моя.
Габи не успевает увидеть врача, готовящего капельницу для больной.
- Что здесь... - начинает было он, но Раду говорит:
- Спокойной ночи!
И до того, как Габи успевает что либо сделать, Раду отправляет врача в глубокий сон. Габи кидается вперед, ловит мужчину, чтобы он не ударился головой об угол стола, падая, и валится на пол вместе с ним, больно ударившись поясницей.
- Вам повезло, - говорит Габи. - Что у вас есть я.
Врач посапывает, смешно и как-то по-детски. Габи смеется, а потом переводит взгляд на больничную койку. Горло у нее перехватывает от страха. Женщина, сухонькая блондинка, выглядящая еще бледнее от болезни, привязана ремнями. Она дергается, из горла ее вырывается хриплый, похожий на рычание звук. Наверное, она не может кричать, а может быть, в голове у нее происходит нечто такое, что заставляет ее чувствовать себя зверем. В выражении ее лица нет ничего человеческого - на нем замерло мучительное, животное страдание. Габи до слез доводит один вид этого несчастного существа, и все же она не уверена, что могла бы подойти к женщине ближе, Раду же остается спокоен. Раду берет ее за горло, обездвиживая. Женщина конвульсивно скалится, на губах у нее выступает пена.
Габи машинально поглаживает указательным пальцем усы спящего у нее на коленях врача и смотрит на происходящее во все глаза. Раду удерживает женщину, а потом целует ее, глубоко, так что выглядит это почти любовно и уж точно похотливо. Женщина дергается все реже, пока не затихает, наконец. Раду отстраняется, сплевывает кровь на пол вместе с собственным кончиком языка. Выражение лица женщины снова становится человеческим, теперь Габи видит, что это красивая, разве что излишне тощая немолодая женщина с острыми скулами. Грудь ее мерно вздымается под больничной рубашкой, а руки, стянутые ремнями, расслабленно опущены.