А совсем недалеко остались гостиницы и города, не тронутые войной. Сколько времени пройдет, прежде чем весь мир превратится в такое место? Возможно ли это вообще?
- Ты знаешь, что твой брат вместо того, чтобы заражать людей болезнями, лечит их? - спрашивает Франц.
- Раду всегда был идиотом.
Лагерь военнопленных мало чем отличается от руин, которые они проезжали. Постройки, в которых узники живут и бараками-то назвать сложно. Едва не разваливающиеся корпуса, кое-какие из них давным-давно ощерились выбитыми окнами. Изможденные люди, работающие на улице, выглядят почти пародийно. Они разбивают камни - какое бесполезное задание, думает Франц. Как в работных домах Англии в его время. Любое бесполезное дело подойдет, чтобы вымотать человека, лишить его воли к свободе.
Их с Гуннаром встречают мужчины в военной форме. Солдат четверо, один, самый старший, говорит на ломанном английском:
- Вас ждут, но для начала я вас обыщу.
- Нет, - говорит Гуннар просто.
Только секунду в его глазах видно замешательство, взгляд быстро становится покорным и безразличным. Как, впрочем, и взгляды остальных.
- Проводи нас к своему начальнику, - говорит Гуннар.
- Да, - кивает мужчина. - Как скажете.
Они идут через лагерь в сопровождении солдат. Убогое жилье, которое никак, кажется, не может быть убежищем для людей, почти разваливается. Истощенные люди с обреченным видом занимаются своей тяжелой работой. Все здесь идет своим чередом. Большинство обитателей этого лагеря в любом случае обречены здесь умереть.
- Для них это будет избавлением, - говорит Гуннар мысленно.
- Это же живые люди, Гуннар. Мы не можем так с ними поступать, - отвечает Франц. Но не вслух, не вслух. Слишком силен в нем страх за себя и за Гуннара. Сначала Франц смотрит на этих людей, надеясь подтвердить правоту Гуннара. Да, конечно, разумеется, они отчаялись. Для них все будет прекращением мучений. Никто никогда не вытащит их отсюда, они просто умрут от голода иначе. Их смерть будет даже менее мучительной, зато она прогремит на весь мир.
Но в их глазах Франц видит вовсе не подтверждение правоты Гуннара, а надежду. Человеческую, почти яростную надежду на то, что Франц и Гуннар, что-нибудь изменят. Может быть, думают, что они журналисты. Или, что вероятнее, какие-то правозащитники с запада.
Один из военнопленных, молодой парень, одними губами говорит что-то, похожее на английское "помоги мне", и Франц тогда понимает, он не может допустить всего, что последует за визитом Гуннара к местному начальнику. В этот момент в кармане у Франца звонит телефон. Громкий, непривычный этому месту звук разносится на весь лагерь. Франц вдыхает сухой, яростно-горячий воздух, перед тем как взять трубку. Номер незнакомый, отчего-то внутри у Франца поднимается волнение.
- Франц? Франц, ты слышишь меня? - голос Франц узнает не сразу. Но когда узнает, вдруг очень радуется - это голос Артема. Далекий-далекий, будто он звонит не то что из другой страны, а из другого мира.
- Слышу!
- У меня мало времени. Вы начали? - голос у Артема прерывистый, его волнение чувствуется даже сквозь километры между ними. Франца подхватывает это волнение, подхватывает и несет куда-то, оттого он говорит:
- Не начали, - и добавляет. - Не начнем.
Он видит, как Гуннар чуть вскидывает бровь.
- Слава Богу! Франц, ради Бога, останови Гуннара, если он хочет. Мы знаем, кто такой Шаул! Мы можем остановить его! Пожалуйста, свяжитесь с нами, пусть Гуннар свяжется с Ливией! Вы нам нужны, потому что...
Раздается щелчок, взрезающий связь между ними.
- Ты слышал? - спрашивает Франц.
- В твоей голове, - отвечает Гуннар. Солдаты ждут, стоят так спокойно, будто иной мотивации жить, кроме как для того, чтобы проводить Гуннара и Франца, у них нет. Франц поднимает голову, ловит взглядом яркое, сияющее солнце. На секунду его свет ослепляет Франца. Он видит и других солдат, стоящих на возвышениях, у них в руках автоматы.
- Так что? - спрашивает Франц. - Просто повидаемся с начальником лагеря и уйдем?
- Нет, мы сделаем то, что должны сделать.
Гуннар идет дальше, но Франц остается на месте. До него даже не сразу доходит, что именно сказал Гуннар.
- Что? - переспрашивает Франц и думает, как глупо, наверное, со стороны. Будто его заело, как испорченную пластинку.
- По-моему, я вполне доходчиво выразился. Мы идем делать то, что пришли сюда сделать.