- Фу, месье, как грубо, - говорит Айслинн, облизываясь.
Холодное шампанское щекочет в носу, почти вынуждая засмеяться, но Калеб сохраняет серьезное выражение лица. Айслинн отправляет каперс в рот, постукивает пальцами по стеклу стола.
Калеб смотрит в окно за ее спиной. Панорамное, на всю стену, оно открывает вид на Провиденс: коричневые, скромные постройки Новой Англии, сгрудившиеся над одноименной городу рекой. Ветер треплет деревья, пускает круги по воде и гоняет по серому небу облака. Род-Айленд - ветреный штат. Может, назло нравам обитателей, а может в силу закона сохранения энергии, но природа Новой Англии дика, свободолюбива и своенравна. Через пятнадцать минут может выглянуть бледное солнце, чуть позже начнется проливной дождь, а потом все вовсе затихнет, и выглянут низкие звезды, вызвав к жизни тихую ночь.
Какой станет Новая Англия без людей вовсе? Как долго продержатся оплоты их цивилизации вроде аккуратных низких мостов с перилами или подстриженных деревьев в парках, ухоженных машин с блестящими боками или магазинов "Все по 10 долларов".
Нет, Калеба совершенно не привлекает идея ядерной войны, которая уничтожит все, что создало человечество и большую часть того, что создала природа. Зато Калебу хотелось бы увидеть, каким будет мир без людей, но в остальном - прежний. Наверное, Калеба одолевает что-то вроде извращенного, вывернутого наизнанку страха смерти. Часто, особенно в детстве, Калеб представлял, как мир продолжается без него: все так же собирают урожай, все так же празднуют Рождество, так же смеются дети и болеют старики, и только он навсегда остановился там, в шести футах под землей, в абсолютной темноте и забвении. Калеба злила сама мысль о том, что будет кто-то другой, занявший его место, радующийся, вкушающий еду и воду, живой и теплый, когда он будет уже мертвый и холодный. Теперь Калеб хочет увидеть, как сам мир остановится, а вот Калеб будет продолжаться.
Айслинн смеется, а потом зачитывает нежным-нежным голосом:
- Будет ласковый дождь, будет запах земли.
Щебет юрких стрижей от зари до зари,
И ночные рулады лягушек в прудах.
И цветение слив в белопенных садах;
Огнегрудый комочек слетит на забор,
И малиновки трель выткет звонкий узор.
И никто, и никто не вспомянет войну
Пережито-забыто, ворошить ни к чему
И ни птица, ни ива слезы не прольёт,
Если сгинет с Земли человеческий род
И весна... и Весна встретит новый рассвет
Не заметив, что нас уже нет.
Голос у нее ласковый, певучий, как будто слова ложатся на слышимую только самой Айслинн мелодию. Последние строки она произносит тихо и совсем печально, а потом завершает стихотворение таким же звонким смехом, каким начала.
- Хорошо, что ты вернулась, - говорит Калеб. - Чтобы цитировать мне классику. Занималась самообразованием все эти годы?
- Не совсем, но отчасти, - говорит Айслинн.
- Как ты жила все это время? - спрашивает Калеб. Откуда у нее такие дорогие туфли, косметика и одежда? Где она побывала?
- Немного не твое дело, - отвечает Айслинн. Она белозубо улыбается, нарочито широко и приветливо. - Давай поговорим о деле. Я путешествовала и собирала Ритуалы Общего Круга. Возможно, мы могли бы совместить мои знания и твою силу.
Калеб улыбается. Что бы она ни силилась показать, он нужен ей. Без него она не вернет своего дорогого Учителя. В нем заключается то, что ее спасет. И, видит Бог, она благодарна судьбе за то, что дала ему магию и вечную жизнь.
- Нет, Калеб, не настолько я в отчаянии, - говорит Айслинн. - А если ты хоть немного отвлечешься от своего раздутого, как пиявка эго, мы сможем поговорить о том, что действительно важно.
Калеб некоторое время молчит, потом берет бутылку шампанского, делает еще глоток. Он смотрит на Айслинн, будто не знает, можно ли ей доверять. Впрочем, ответ прост. Ему больше некому доверять. Уже много сотен лет.
- Мне нужен выход в телевизионную сеть. Или - радиоэфир. Для того, что я хочу здесь устроить, меня должны видеть как можно больше людей.
- Конечно, - говорит Айслинн. - Об этом я уже подумала. Завтра мы пойдем к той, которая научит нас одному фокусу. Я слышала о том, что возможно проделывать такие штуки и даже собрала несколько контактов. Просто не думала, что это когда-либо пригодится. Но выход в эфир не решает главной проблемы, Калеб. Ты не способен пробуждать в людях веру по телевидению. Даже ты сам считаешь, что твой друг Барни или как его там, справляется лучше тебя.