- Спасибо большое за помощь, - говорит Ливия.
- Совершенно не за что. Зачем мы иначе существуем? А зачем вам этот Шаул?
- Я историк, нашла упоминание о царе, который, на мой взгляд, мог бы быть колдуном. И, пока мы в Италии, подумала проверить свою теорию.
Артем и Ливия тепло прощаются с Джиной, выходят. Воздух к вечеру становится прохладен. Ливия говорит:
- Ты понимаешь, что это все значит?
- Не совсем, - говорит Артем.
- Шаул не дух, в общепринятом смысле этого слова, он не был сотворен, как дух. Однажды он все-таки был человеком. Впрочем, как призрак он тоже не ощущается. Есть единственный вариант, который кажется мне приемлемым. Я думаю, что он Воплотился, но как-то неправильно.
- Ты сказала, что мне еще рано об этом думать.
- Так вот сейчас - в самый раз. Колдун, живущий в согласии со своим Словом после смерти, а иногда и при жизни, если он совершенен в своем деле, достигает Воплощения. Становится частью магии, сливается с ней. В теории, это должно быть прекрасно, как Нирвана. Тебя больше нет, твоей личности больше нет, ты становишься частью чего-то огромного, чудесного. Соединяешься со всей магией мира. Говорят, это экстаз.
- Тогда что с Шаулом? - спрашивает Артем.
- Видимо, в его случае что-то пошло не так. Мы это еще выясним. Важно одно, если Шаул был колдуном, и у него было Слово, его реально уничтожить. Несмотря на то, что его Слово, пожалуй, самое могущественное из всех, что я слышала.
Они доходят до парка, где ветви деревьев все еще зеленеют, будто летом. Ливия обессиленно опускается на скамейку, закрывает глаза. Тень падает на ее лицо, делая его изможденным и почти несчастным.
Артем спрашивает:
- Ты устала?
- Я попытаюсь связаться с Айслинн, - говорит Ливия. Лицо ее теряет всякое выражение, она похожа не то на спящую, не то на мертвую. Так всегда бывает, когда ее душа путешествует куда-нибудь. Ливия старается не использовать этот вид связи, в конце концов, он довольно опасен. Всегда есть шанс не вернуться в свое тело. Или провалиться в загадочные Нижние Миры, о которых Ливия предпочитает не говорить. Артем слушает шелест деревьев и думает о том, кто такой Шаул.
На просветленного он не похож, по крайней мере, не всегда. Что им делать с могущественным Воплощенным колдуном, чьим Словом был Мир? Не бессмысленна ли вообще вся их борьба? И борьба ли это, если уж на то пошло?
Ливия, казавшаяся такой безмятежной, минут через десять вдруг вскрикивает так, что Артем подскакивает на скамейке.
- Что случилось? - спрашивает Артем.
- Звони Габи, - говорит она быстро. - Кажется, с Айслинн и Калебом у нас больше проблем, чем я предполагала.
Глава 17
Телефон снова начинает трезвонить, Габи вслепую нашаривает его на тумбочке и запускает в стену. Издав последний, жалобный писк, телефон затихает, с большой вероятностью, навсегда. К черту, да пошли все к черту! Плевать, кто звонит, плевать, что будет, плевать абсолютно на все. Габи обнимает Раду за шею, целует его снова. Наконец, его можно трогать. Теперь от него не пахнет болезнью. Он тощий и жаркий, и ощущение его пульса под пальцами, это все, что имеет значение. Раду улыбается, показывая зубы, тянет ее за волосы, заставляя обнажить шею, когда Габи впивается ногтями ему в плечи. Она не сдерживает себя, зная, что ранки тут же, прямо под ее пальцами, затягиваются. Раду целует ее в шею, пульс ее бьется у него под языком, и уже это, как обещание их единения, заставляет Габи застонать. Раду ласкает ее, к тому времени, как он входит в нее, Габи уже с ума сходит от желания. Или нет, с ума от желания она сходит с того времени, как почувствовала, какой смертельный яд он несет в своей крови. А может быть с того времени, как впервые увидела его.
Длинные ногти Раду царапают ей бедра, когда он удерживает ее прежде, чем войти, Габи шипит, но почти тут же ощущает тепло затягивающихся ранок, и его жар внутри. Она стонет, потом смеется, потом цепляется за него, беззащитно и сильно, подается ему навстречу.
- Раду, - зовет она, и Раду кусает ее в плечо, затем целует в губы, продолжая двигаться. Когда Габи закрывает глаза, под веками у нее пляшут краски, от возбуждения кружится голова. Ей кажется, что нет никакого мира, уже нет или еще нет, что ничто не существует, кроме него. И когда Раду двигается в ней, когда Габи стонет, подаваясь ему навстречу, она чувствует их любовную страсть, как единственное, что важно. Созидающая, абсолютно земная сила Раду, близкая к земле, к древним культам плодородия и погребения, любви и смерти. И ее собственное, далекое от всего физического и настоящего сознание, конструирующее образы. Все становится одним. Закрывая глаза, Габи видит небо и землю, и золото, и кости, и восходящие ростки, и льющуюся кровь. Бессилие перед не поддающимся разумному контролю влечением к Раду, к его кровавым, ненасытным, темным чертам, наполняет Габи почти экстатической радостью.