Они вернулись домой и увидели на ступеньках крыльца худенькую женщину в темном платье, с гладко зачесанными седыми волосами. Положив голову на колени, она, казалось, дремала.
Сергей узнал мать Ивана и легонько тронул ее за плечо.
Женщина испуганно вздрогнула, посмотрела на Сергея и расплакалась.
— Не надо, успокойтесь, — как можно мягче говорил Сергей и гладил женщину, как ребенка, по голове. — Живой Ваня, живой. Только ранен он. Лежит в Первой Советской. Там Эдик рядом с ним. Не беспокойтесь.
— Живой? — переспросила женщина. — Ты сам видел, Сережа?
— Сам. Я на носилках его нес. Я знаю, что ему хороший врач сделал операцию. Ваня просил, чтобы я забежал сразу к вам, но тут так получилось...
— Я знаю... — сочувственно сказала женщина, а глаза ее излучали радость оттого, что жив ее сын, жив, и она не могла сдержать этой радости. — Так я пойду... к нему...
— Да, да, он очень просил...
Мать Ивана торопливо зашагала со двора, от волнения даже не простившись.
Дня через три к Александру Степановичу пришел незнакомый человек в летнем легком плаще. Сергей проводил незнакомца в комнату отца. Александр Степанович встал, молча поздоровался и попросил Сергея оставить их.
Сергей был удивлен. Он ни разу не видел в доме этого человека, а отец встретил его, как старого знакомого...
Когда Вера накрывала на стол к обеду, вышел Александр Степанович и молча сел на свое привычное место возле буфета. Откусив кусочек черствого хлеба, Сергей спросил:
— Кто это приходил, отец?
Александр Степанович не ответил, сделав вид, что не расслышал вопроса. Вера с любопытством посмотрела на Сергея.
— Это секрет? — спросил Сергей.
— Ты о чем? — проглатывая ложку горячего супа, поднял голову Александр Степанович.
Сергей хорошо знал отца. Когда он не хотел быть откровенным, он всегда вот так поднимал брови, делал безучастное лицо и задавал дежурный вопрос.
Сергей молча поел, встал из-за стола и закурил.
— Ты же знаешь, что я не люблю, когда за столом курят, — недовольно пробормотал Александр Степанович.
— А я не люблю, когда в доме начинают заводить секреты от своих.
— Секреты? — Отец опять поднял брови. — Чепуха. Это мой коллега, педагог.
— Что-то этого коллегу я никогда прежде у нас не видел? — спросил Сергей.
— Не знаю, — отрезал отец и встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен.
— Как ты можешь? — вспылил Сергей. — В городе чужие. Сколько времени это продлится — неизвестно. Мы должны жить совсем другой жизнью, чем жили до сих пор. Между нами должна быть полная ясность. Иначе и жить не стоит.
— Зачем же все мерять такой большой мерой?
— Иначе нельзя. Я должен знать, с кем мой отец.
— В противном случае? — поднял брови Александр Степанович.
Отец вышел в свою комнату, потом вернулся и неожиданно попросил у Сергея закурить.
— У меня трофейные сигареты...
— Шут с ними... — Отец прикурил не затягиваясь, выпустил облако табачного дыма и начал ходить по гостиной из угла в угол. Сергей терпеливо ждал.
Вера вынесла посуду на кухню, вернулась, вытерла стол, застлала льняную скатерть.
— Вот что, дети, — заговорил наконец Александр Степанович. — Нам действительно надо начинать все по-новому. В этом Сережа прав. Буду откровенным — я б не хотел, чтоб вы снова жертвовали своей жизнью. У вас все впереди. Вы станете сами отцом и матерью и тогда, может быть, поймете меня.
— Мы никогда этого не поймем, — тихо сказала Вера и посмотрела на Сергея.
— Значит, этот твой новый знакомый не враг?
— Нет.
— Тогда я больше ни о чем спрашивать не буду.
—Зато буду спрашивать я. — Александр Степанович погасил папиросу, положил окурок в пепельницу и встал возле этажерки, на которой остались лежать считанные книги. — Что ты теперь собираешься делать?
— Уничтожать их, как бешеных собак.
— Каким образом?
— Пока не знаю.
— Вот об этом нам надо поговорить серьезно. Новые власти предпринимают ряд мер.
— Вводится комендантский час, — начал перечислять Сергей. — За укрывательство коммунистов и евреев — расстрел.
— За саботаже действия, направленные против германской армии, — расстрел, — добавила Вера.
— Я вижу, что вы уже кое-что знаете, но на знаете, что люди без определенных занятий тоже будут подвергаться репрессиям. Значит, чтобы жить и действовать, как хочешь ты, — стал хмурым Александр Степанович, — надо немедленно идти к ним на работу.
— Это уж простите, — ухмыльнулся Сергей. — Ради чего мы тогда воевали в ополчении, ради чего наши хлопцы сложили свои головы? Чтобы мы трудились на благо Гитлера?
— Тот, кто сражался в ополчении, ушел из города. А почему остался ты?
Вопрос Александра Степановича был настолько неожиданным, что Сергей не нашелся сразу что ответить.
— Теперь я, — продолжал Александр Степанович, — в свою очередь, могу спросить тебя — с кем ты, мой сын. На словах— наш, а на деле неизвестно кто?
— Как это неизвестно? — вмешалась Вера. — Да если бы нас пустили, мы тоже пошли бы на прорыв...
— Ладно, допрос окончен, — улыбнулся Александр Степанович. — А теперь слушайте меня внимательно. С нами, с городом, с тысячами людей случилась беда. Временно, я повторяю, временно, мы попали под оккупацию. Сейчас надо менять тактику. От открытой борьбы переходить к скрытой. Может быть, не менее уязвимой. А для этого надо работать. Там, где ты больше принесешь вреда. Я считаю, что одна из самых главных работ — работа на железной дороге.
— Что я умею? — вздохнул Сергей, — Ни машинистом, ни помощником, ни кочегаром...,