Гаранина (усмехнулась). Наружное?
Рудакова (с вызовом). Не обязательно.
Гаранина (о рюмках на столе). Скорее гомеопатическое, уж больно тара мелка.
Поезд тронулся, пошел, плавно набирая ход.
Рудакова (еще более демонстративно). Можно взять у проводника стаканы.
Щипалина. Куда ты все торопишься, Вера? До Москвы нам ехать и ехать, целых четыре часа.
Рудакова (согласилась). Тогда уж лучше из этих наперстков, не так скоро прикончим.
В купе входит проводник.
Проводник (о бутылке). Русским же языком! Хотите, чтоб с поезда сняла? И на работу сообщим, и куда надо, теперь это просто.
Рудакова (ей). Откуда ты такая бдительная на нашу голову?!
Щипалина. Ну почему ты сразу так грубо, Вера! (Проводнику.) Не обращайте внимания, это она так к слову.
Проводник. Ну, артисты…
Щипалина. Да, на гастроли в Москву. В столицу!
Проводник. Ну, в нее-то теперь только ленивый не ездит. (Недоверчиво.) А что, и вправду — артистки?
Гаранина (усмехнулась). Не похоже?
Проводник. Да как сказать… На открытках- то у них лица — одно к одному… Билеты и по рублю за постель. Трое вас пока?
Рудакова (отдает ей свой и Щипалиной билеты и деньги.) И ты к нам, мать, Посторонних не подсаживай смотри. Тут все свои.
Проводник. Подсажу, куда вы денетесь. Вон в Харькове спальный один не прицепили, а билеты по линии проданы. Обязательно подсажу.
Гаранина (отдает ей билет и деньги.) Как это — не прицепили?
Проводник. Спасибо, тепловоз не забыли подать, а то бы вам до Москвы пешком пришлось. Вот этих, которым билеты проданы, и будем по другим вагонам распихивать.
Рудакова (не скрывая радости.) Так это же наши, начальство, накрылись! Как бы «мадам» на боковую полку в общий бесплацкартный не турнули!
Проводник. так что ждите гостей. (О бутылке). А уж насчет этого… (Ушла).
Рудакова (деловито — о бутылке). Надо было мне ее клюквенным морсом закрасить, не догадалась…
Щипалина. Кого?
Рудакова. Кого-кого… Ладно, чуток отъедем, страсти улягутся. А за что она рубль-то взяла? Нам же не спать, Четыре часа и — «здравствуй столица, здравствуй, Москва!»
Щипалина (напела). «Здравствуй, московское небо…»
Гаранина. Четыре часа езды, а сколько лет не бывала — так, чтобы не проездом… А ведь я, подумать, коренная москвичка…
Рудакова. Ну я-то не одного выходного не пропускаю — за продуктами. Бытсектор в месткоме, захомутала общественность. Правда, в очереди столичной постоять — одно удовольствие, такого наслушаешься…
Щипалина. Москва, институт… Лучшие, можно сказать, годы, как вспомнишь. (Вздохнула). Тогда-то казалось, руку протяни — и ты во МХАТе, в Вахтанговском, в Камерном… Не получилось.
Рудакова. Что это у тебя не получилось-то?
Щипалина (без жалобы). Жизнь.
Рудакова. Удивила!..
Щипалина. Общежитие на Трифоновке, комната коек на двадцать, и наши гитисовские, и консерваторские, и из циркового, и еще кто-то… Музыканты запирались в уборных — гаммы играть, иначе оглохнуть было можно, особенно духовики… Стипендия крохотная, а цены коммерческие, не подступишься. Голодные, одно платье на все случаи жизни, а вся жизнь — институт, курс, репетиции… И все Джульетты, Дездемоны, Нины заречные… и ни одной бездари, каждая — Ермолова, Комиссаржевская… Господи!.. А потом — всех на периферию, в провинцию… Нет, я-то за Львом Никитичем, я за ним тогда — хоть на край света! (Рудаковой). Видела бы ты его!.. Он только-только с фронта вернулся, молодой, красивый, высокий, голубоглазый… И костюм у него тоже был голубой, трофейный… даже не голубой, а какой-то прямо-таки небесный! Ах, какой он был тогда!.. Вот только со вкусом у него плоховато обстояло, как выяснилось.
Гаранина. Это еще почему?
Щипалина. А сколько за ним девчонок с курса в эту тьмутаракань поехало, а он (о Рудаковой) ее из самодеятельности на главные роли взял, да еще сверх того и женился. Прямо патология какая-то!