— Эльвира… — заговорил он срывающимся от волнения голосом. — Что бы ни случилось между нами в дальнейшем, знай: я всегда буду с благодарностью вспоминать эту осень… тебя буду вспоминать.
— Я тоже, — сказала она и посмотрела на него просто, доверчиво.
И в этом взгляде широко расставленных глаз Игорь прочел столько тоски, что не сдержался, обнял ее. Он неуклюже обнял за шею и стал целовать. Она не уклонялась от его поцелуев — и так, в молчаливой немоте, они постояли минуту-другую.
Когда же Игорь оторвался, то увидел не лицо Эльвиры, а лишь огромные-преогромные зрачки в ее серых глазах, а в самих глазных впадинах и в морщинах, которые он знал лучше, чем свои, — скупые, сдерживаемые волей слезы.
— Оставайся! — сказал он.
— Не надо. Что я вам?!
Она вдруг собралась вся, скинула его руки с плеч, словно осуждая свою минутную слабость.
— Тогда иди! — Игорь сиял с вешалки ее пальто. — Прошу!
Эльвира молча набросила пальто и толкнула дверь на террасу.
Игорь вышел следом за ней — хотел проводить.
Но Эльвира обронила: «Не провожайте, пожалуйста!» — и тень ее быстро скрылась в туманной сырости. Еще какое-то время слышались ее торопливые шаги — на дорожке, усыпанной мокрыми осенними листьями, — и все смолкло.
Был миг, когда Игорь готов был броситься в темноту, бежать на шорох этих торопливо удаляющихся шагов. Но это был только единый миг. Даже выпитое вино не в силах было побороть в нем обычной рассудочности: а, пусть! Все, что ни делает бог, все к лучшему. Он закурил, и не зажигая света, походил по террасе: взад-вперед, взад-вперед. На террасе было свежо, бодро, и ходьба успокаивала.
Успокоившись мало-помалу, он зажег свет и еще раз посмотрел на полотно, блестевшее сырыми красками. Неужели это он, Игорь Кудинов, создал такое? Он постоял, разглядывая полотно, и мысль о том, что завтра будет снова день, а у него не загрунтован новый холст, совсем успокоила его. Игорь погасил свет на террасе и вернулся в комнату.
На столе был живописный беспорядок. «Ужин аристократа!» — усмехнулся Игорь, но убирать со стола не хотелось, и он, прикрыв газетой недопитые стаканы с вином и грязные тарелки, стал готовиться ко сну.
В комнате было очень жарко. Игорь не жалел дров, и раскаленная печка истекала тягучим теплом, которое после выпитого вина было нестерпимо. Он открыл форточку и постоял у окна, вслушиваясь, как тревожно шумят вершины осин и берез. «Как бы ветер не нанес непогоды». Разобрал постель, погасил свет и лег.
Игорь слушал шум деревьев и думал — о себе, о своей жизни, об Эльвире. В общем, он слюнтяй, мамин сынок — упустил такую женщину! Игорь никак не мог понять ее поведения: почему она так доверчиво прильнула к нему, а потом неожиданно замкнулась: «Что я вам?!» — и все. Может, она испугалась своей минутной слабости? Может, она ждала, что именно за этим столом и состоится важный разговор между ними и он предложит ей стать его женой? «Женщины — они хитрые, — рассуждал про себя Игорь, — они умеют владеть собой: растеребят, а потом уходят». И тут же подкралось: а в самом деле — почему бы ему не жениться на Эльвире? Слава богу, он уже не мальчик, ему двадцать пять лет. Встать сейчас, одеться, прийти к Эльвире — она одна в комнате (он знал это), — явиться, так и так, мол, дорогая: готовься к столичной жизни. Я заеду за тобой в Заокское, и мы вместе явимся на Арбат, к матери: «Так и так, мама — кажется, я женился…»
Вспомнив о матери, Игорь усмехнулся. Этот его шаг убьет несчастную. Не ради этого мать вела уроки, отказывала себе в лишнем куске хлеба. Ирина Сергеевна убеждена, что ее сыну уготована необыкновенная судьба, а значит, у него должна быть и необыкновенная женщина, жена. Это, по ее, да и по его мысли, должна быть совершенно божественная женщина, которая днем, в мастерской должна быть Венерой, Саскией, Мадонной всех великих, а вечером, за чаем поддерживать общий разговор об искусстве в кругу друзей. У Игоря должно быть много друзей, как много их у всех великих… А Эльвира?! За чаем она примется советоваться с Ириной Сергеевной о том, куда ей поступить на работу: в сберкассу или в районную инспекцию страхования. А если мать все же повернет разговор на искусство, что Эльвира может сказать? «Похоже»? Вот, пожалуй, и все!
«Похоже»… Слово это успокаивало Игоря больше всего — больше даже, чем боязнь материнского гнева. «Молодец! — хвалил сам себя Игорь. — Правильно поступил, проявил трезвость, не поддался минутному чувству». Женщина — это хорошо. Но что дальше? Дальше начались бы слезы, мольбы, что он скверно поступил с нею. Глядь, он поддался бы этим слезам — женился бы. А там, через год, возись с пеленками. Небось, и мольберт свой забросишь! А сейчас он свободен, как сокол в небе: лети, куда хочешь! И завтра, как ни в чем не бывало, он встанет и пойдет к Оке, в луга, и примется за работу. Ничего, он еще молод! Он еще найдет себе подругу, и куда интереснее Эльвиры! Может, он выбьется в люди, как вон Славка Ипполитов — получит квартиру, мастерскую, — а тогда уж обзаведется семьей. В его новой квартире появится легкое, воздушное совсем создание — его Саския, нет! — лучше Саскии, и он до самозабвения будет ее писать.