Кудинов переменил место, чтобы лучше видеть лицо женщины. Но в зале было уже изрядно народа: ходили, мельтешили, не давали возможности разглядеть. Был такой момент, когда детина спортивного склада совсем закрыл из вида посетительницу.
Игорь перешел на другое место, к окну. И когда он встал у окна и посмотрел на женщину, она вытирала лицо платком.
«Эльвира!» — решил Кудинов. Игорь не знал, что делать: подойти, поздороваться или не подавать виду, что они знакомы? Не решив ничего определенно, Кудинов на всякий случай подошел поближе. Присмотревшись, Игорь заметил, что лицо женщины уже потеряло то, прежнее, выражение; в нем не было ни той значительности, ни одухотворенности.
«Нет, не Эльвира!..» — успокоительно подумал Кудинов.
Игорь Николаевич, однако, не мог оторваться, продолжал наблюдать за ней. Женщина рассеянно осмотрела холсты, бывшие на той же стене, что и «Эльвира». Все искусствоведы считали их лучшими в творчестве Кудинова, — «Дом бакенщика», «Ветрено», «Деревенская улица» и другие. Дело не в том, что они сами по себе хорошие картины. Если это Эльвира — она не должна смотреть на них с таким равнодушием. Это все-таки была Ока.
Теперь у посетительницы вообще был взгляд какой-то отсутствующий, блуждающий. Казалось, она смотрела вокруг — на холсты, на лица людей, переходивших вместе с нею из зала в зал, — и ничего не видела: ни картин, ни других посетителей. Лишь перед полотном «Везут дебаркадер» женщина задержалась ненадолго. Она подошла к картине, прочла табличку с надписью, и брови ее сошлись над переносьем. Под полотном стояла дата: «1973 г.»
Игорь, наблюдавший за женщиной, вновь на какой-то миг подумал, что это — Эльвира. Ее, видимо, удивила дата: значит, Кудинов был в Велегоже недавно, без нее? На вывеске дебаркадера, который толкал катер, хорошо Читалось название пристани: «Велегож». Видимо, оно-то и заставило ее остановиться.
Однако посетительница задержалась лишь на минуту-другую; окинув взглядом Оку, лес, она прошла в малый зал, где собраны были самые последние работы Кудинова: «Марта с котенком», «Строители», «Разлив стали», «Москва строится» и другие. Этими его работами открывались многие выставки — весенние, осенние, республиканские; их воспроизводили на вкладках журналов, на первых полосах газет. Критики в обзорных статьях называли их непременно «новым этапом», «поворотным пунктом» — от лирического пейзажа — к станковой живописи.
Его «новый этап», однако, не заинтересовал женщину. Она быстро оглядела все эти полотна, не останавливаясь ни перед одним холстом в отдельности, не стараясь узнать время их написания, желая лишь охватить их сразу, одним взглядом. И этот взгляд был вял, скучен. Лицо ее стало плоским, обыденным.
Такое лицо не могло быть у Эльвиры.
Эльвира — Кудинов был уверен в этом — не осталась бы равнодушной к картинам, выставленным в малом зале. Она остановилась бы, внимательно вглядываясь в каждый холст, в каждый этюд. Все-таки ее должно было б заинтересовать: чем Игорь жил без нее? Кого он любил? Кого рисовал? Какие мысли его занимали?
Пусть он жил без нее внутренне очень скупо, совсем не так, как бы ему хотелось. Но ведь он жил, думал, сомневался, искал! Пусть он рисовал не то, что иногда хотелось, — это мог допустить Кудинов. Многим посетителям выставки не нравятся его «Строители»; да мало живописного и в темной фигуре сталевара Улесова, пробивающего летку… Скажем, такие картины ее могли и не тронуть. Он допускал это. Но ведь там же, в одном ряду со «Строителями», висел и портрет Марты с кошкой на коленях; висели этюды, на каждом из которых изображена была Лариса… Самая обыкновенная женская ревность, любопытство наконец, должны были заставить Эльвиру остановиться; заставить вглядеться в лица тех, кого он любил, кого он писал вместо нее.
Однако посетительница не остановилась — ни перед утонченной красавицей Мартой, которая сидела в кресле красной драпировки и небрежно гладила сухой ладонью серого котенка, ни перед Ларисой, лицо которой мелькало в каждом этюде, на каждом холсте. То ли посетительница устала, то ли у нее уже сложилось определенное мнение о его творчестве, — но она не захотела утруждать себя разглядыванием женщин, которых в последние годы любил Кудинов.
Игорь успокоился: нет, не Эльвира.
Осмотрев выставку, посетительница подошла к столику, на котором, рядом с вазочкой, в которой стояли астры, успевшие завянуть со времени вернисажа, лежала книга отзывов. Какой-то юноша с рыжими волосами — то ли студент, то ли рабочий — перелистывал странички альбома, читая записи. Не найдя ничего интересного, юноша отложил альбом. Тогда посетительница, которую Кудинов уже окрестил про себя провинциалкой, подошла к столику и присела на стул. Щелкнул замок сумочки — женщина достала шариковую ручку. Ее лицо походило на лицо бухгалтерши, проверявший счета.