— О Иван-н! А я уж думала, что ты ушел со всей своей ватагой.
— У тебя ватага не меньше, чем у меня! — пошутил я.
— Какой ты молодец, что подождал меня. Гафур Султанович предлагал мне ехать с ним на машине, но я так устала от толкотни, что хочется пройтись пешком.
— И со мной…
— И с тобой! А еще с кем же?! — Халима подхватила меня под руку, и мы заторопились вниз, в парк.
К подъезду бесшумно подкатывали машины. Кто-то открыл дверцу «Волги», крикнул:
— Халима, подвезу!
Но Халима не отозвалась. Мы быстро пересекли мостовую, заставленную машинами, и свернули в глухую аллею парка. Эта аллея очень скоро привела нас к калитке, выходившей в какой-то тихий переулок. Улицы были пустынны в этот полуночный час. Было довольно прохладно — осень сказывалась и в Ташкенте, — и Халима зябко поводила плечами и прижималась ко мне. Я снял с себя пиджак и набросил ей на плечи. Теперь можно и не спешить. Иду и мысленно прощаюсь и с Халимой, и с городом. Чудно, как быстро промелькнуло время! Было ли вообще это лето? Смотрю вокруг, припоминаю: да, было! Лето не ушло бесследно. Оно оставило свой след на земле. Вон на деревьях, пострадавших при землетрясении, отросли новые побеги. У многих тополей эти молодые побеги вымахали выше человеческого роста. Листья на них — припыленные, порыжевшие от летнего зноя — все еще держатся, шелестят…
Я словно просыпаюсь от своих дум. Останавливаюсь, говорю с недоумением:
— А куда мы, собственно, идем?
— Какая разница! — говорит Халима. — Куда бы ни идти, лишь бы идти.
Осмотревшись, я узнаю эту улицу. Это улица Свердлова, только мы вышли на нее не сверху, от университетского сквера, а снизу, от центра. Узнав улицу, я ничего не сказал Халиме. Я подумал только, что Халима решила проводить меня до палатки; и, подумав так, я успокоился: может, так и надо. Может, оно так-то и лучше. Однако, когда мы поравнялись с домом, который возводила наша бригада, Халима остановилась.
— Ты поднимешься, проводишь меня? — сказала она.
— Куда?
— В новую квартиру.
— Халима! Да ты шутишь?!
— Нет, не шучу. Неделю назад я получила ордер и даже успела кое-что приобрести. Мне хочется сделать тебе сюрприз.
— А Рахим? — Я спросил о нем потому, что знал: мальчик уже выздоровел и его привезли из Москвы.
— Рахим у сестры. Он начал там ходить в школу, и до каникул мне срывать его не хочется.
Халиме дали двухкомнатную квартиру на пятом этаже. Мы поднялись молча. Она достала из сумочки ключ и открыла дверь. Щелкнул английский замок. Щелкнул выключатель. Наконец-то мы были вдвоем! Как бы поступил на моем месте любой мужчина? Он подхватил бы Халиму на руки… Да! Наверно, так поступил бы любой. Но я не подхватил Халиму на руки. В наших типовых двухкомнатных квартирах прихожей почти совсем нет. Повернуться вдвоем на одном квадратном метре трудно.
Халима скинула туфельки и прошла в большую комнату.
— Проходи, проходи, будь как дома! — услышал я из глубины комнаты ее голос.
Вешалки еще не было; в прихожей ни зеркала, ни стула — пиджак повесить не на что. Я тоже расшнуровал ботинки и следом за Халимой вошел в комнату. Пахло спиртовым лаком от новой мебели. Халима уже купила финский гарнитур. Мне финская мебель нравится. Фактура дерева не зализана краской. Мебель скромная, но только много шкафов. Было очень душно. Халима повесила мой пиджак на спинку стула. И, как только она повесила пиджак, я подошел к ней и обнял ее. Она не очень решительно освободилась из моих объятий и улыбнулась уголком губ.
— Я так устала! — сказала она, но кокетство это было таким простым и неподдельным, что мне ничего не оставалось, как только пожать плечами. Она пошла в ванную переодеваться, а я остался в комнате. Сколько ни строил домов, а новую квартиру не могу осматривать без волнения. И тут — хожу, оглядываю все углы. Надо же, как все меняет отделка! Самому не верится, что когда-то тут стояли голые бетонные плиты…
Пахло известкой и синтетическим клеем. Я подошел к балконной двери, открыл ее, закурил. Во дворе фырчала машина, свет фар высвечивал белые колонны умаровского ГИПРО.
Я еще не выкурил сигареты, когда в комнате вновь появилась Халима. В простеньком ситцевом халате, в легких туфлях из лосевой кожи она была будничнее, милее, чем в тяжелом вечернем наряде. Особенно хороши были волосы, которые она расшпилила и расчесала. Волосы вились по плечам, закрывали грудь и шею. Я не мог удержаться — подхватил ее на руки, стал целовать.