2
«Чудак! — подумала она об Олеге. — Совсем почти не знаем друг друга, а он: «Обнимаю… твой…»
Марина почувствовала вдруг усталость. Ей захотелось отдохнуть — после работы, сутолоки в метро и этой неожиданной щедрости Олега. Она прошла в комнату и открыла платяной шкаф. Постояла, раздумывая, во что переодеться. Ситцевый халат, который она носила вчера, и позавчера, и неделю назад, надевать не хотелось. Марина сняла с плечиков розовый пеньюар. «А почему бы, в самом деле, не вспомнить старину?» — решила она.
— Траля-ля! — подзадорила Марина саму себя и, подхватив пеньюар, побежала в ванную переодеваться.
Через четверть часа, посвежевшая после душа, она вышла из ванной. Усталость прошла. Ей хотелось петь и озорничать от радости. У нее давно уже не было такого хорошего настроения. Она повертелась перед зеркалом. «А он еще ничего! — подумала она о пеньюаре. — Вполне приличный, носить можно».
Этот розовый пеньюар напомнил Марине лучшие годы жизни. Их было не так уж много, этих беспечных, милых лет, когда она не служила, не простаивала часами у плиты, не толкалась в очередях продовольственных магазинов и вообще вела шикарный образ жизни. В то время она ничего, кроме этого пеньюара, и не надевала, хотя нарядов было много. Просто Марина неделями не выходила из квартиры.
В те дни заботы ее сводились к одному — как бы поласковее встретить мужа. Правда, иногда от нечего делать Марина набрасывала поверх пеньюара легкую, из перлона шубку и спускалась на лифте вниз — погулять во дворе вместе с собакой. У них тогда был чудный кобелек английской породы, спаниель; потом была еще кошка, которая боялась выходить из квартиры. Животные обитали на кухне. Там же, на кухне, между столом и холодильником ставилась и раскладушка, на которой спала Светлана, домашняя работница, делавшая всю черновую работу по дому.
Светлана была щупленькая девушка-подросток, ей шел пятнадцатый год. Ее привезла из деревни тетушка, Серафима Михайловна. Никакого договора на работу со Светланой не было, и прописывать ее не спешили: Марина считала, что девушка и без того должна быть благодарна ей за то, что она приютила ее у себя. Приютила и, как дочь родную, одевает, кормит да еще и деньги платит.
Маковеевы не любили вставать рано. Бывало, Светлана проводит Наташу в школу, почистит картошку, сготовит завтрак, а Марина с мужем все еще спят. Наконец, в начале десятого, шурша пеньюаром, Марина выходила из спальни. Она прямехонько следовала в ванную: мылась и нежилась там полчаса, а то и более и — посвежевшая и причесанная — являлась на кухню. Надо было проверить, все ли готово к завтраку.
На ее место в ванную спешил Глеб. Бреясь, он слышал за стеной ворчанье жены. Это Марина ругала домашнюю работницу за неповоротливость. «Воспитание» это длилось все время, пока Глеб брился и споласкивался под душем. Но вот и Маковеев появляется на кухне. Он побрит, умыт, надушен. На нем цветастый халат, подарок туркменских коллег. Халат рассчитан на солидного мужчину, но Глеб ростом не вышел, и потому из-под халата не видно домашних туфель.
— Ого! Пахнет чем-то очень вкусным! — Маковеев целовал жену в щеку и садился к столу.
Стол был уже накрыт. Глеб брал в руки нож, вилку и с вожделением поглядывал на сковородку. На сковороде, потрескивая, поджаривались ломтики лангета.
— Спасибо, Светочка! — говорила хозяйка, обращаясь к домработнице. — Я тут сама управлюсь, а ты пока иди приберись в комнатах.
Светлана спешила в комнаты — убрать постель хозяев и постель их дочери, — а Маковеевы тем временем завтракали. Неказистый с виду, Глеб ел много. Орудуя ножом и вилкой, он резал лангет на мелкие кусочки и не спеша жевал, двигая квадратным подбородком. За завтраком Маковеев рассказывал о своих делах: о заседании бюро секции, где обсуждалась его новая картина; вспоминал, что сказал тот-то и тот-то и как он, Глеб, ответил, едко высмеяв критиков. При этом Маковеев называл десятки имен художников — знакомых и незнакомых. Марина поддакивала, одобряя находчивость мужа, хотя она и мало смыслила в том, что рассказывал Глеб. Когда Марина вышла замуж за Маковеева, она училась на втором курсе педагогического института, но через год институт пришлось оставить. Марина считала себя недоучкой. Однако, зная толк в жизни, она стремилась не отставать от мужа: ходила на выставки, приглашала к себе его друзей-художников. Все они страшно много пили, и никто из них не имел привычки оставлять свои грязные ботинки в передней, поэтому что ни вечеринка, то в доме полно пустых бутылок и грязи. Марина шла на все, ради интересов Глеба.
«Конечно, с домашней работницей можно было принимать гостей», — подумала теперь Марина.