Повертевшись перед зеркалом, она поспешила на кухню — надо было приготовить ужин. Но едва поставила чайник на газовую плиту, как снова кто-то позвонил.
Оказалось, что это пришла Наташа.
— Закрой глаза! — попросила Марина дочку. Наташа зажмурилась, мать повела ее за собой. — А теперь открой!
Наташа увидела стол, заваленный пакетами.
— Вот здорово! Сколько вкусных вещей! — от радости она захлопала в ладоши. — Икра. «Мишка на севере». Откуда это, мам?
— Из «Гастронома».
— А кто прислал?
Марина кивнула головой на простенок между кухонным шкафом и трубой мусоропровода.
В этом узеньком простенке над шкафом висел портрет Олега, писанный Глебом Маковеевым.
3
В наши дни редко кто из посетителей Манежа останавливается перед полотнами Глеба Николаевича Маковеева. А еще лет десять назад его картины неизменно пользовались успехом на всех выставках. Имя художника Маковеева не сходило со страниц газет.
Наибольшую известность Глебу принесла серия картин «Покоренная целина».
После окончания института Маковеев, как и многие молодые художники, бедствовал. Главная беда его состояла в том, что у него не было своей темы. Глеб ездил по стране; чаще всего он ездил с друзьями, за компанию: на Онегу, в Новгород, в Суздаль. Он рисовал северную деревню, чахлые березки, сельских баб с лентами. Но больше всего он привозил из этих поездок этюдов, на которых изображались церкви: заброшенные колокольни с покосившимися крестами, монастырские часовенки с облупившимися ликами святых. Все это писалось не раз — живописцами, жившими в прошлом, и его же товарищами. У многих из них все это получалось лучше — колоритнее, красочнее. Художественные советы, снисходя к Глебову трудолюбию, кое-что из его работ брали для выставок. Однако этюды его терялись среди десятков полотен, на которых изображены были те же колокольни и северные избы.
Глеб дежурил у своих картин, надеясь услышать похвалу посетителей. И с грустью замечал, что у полотен его никто не останавливается: ни молодежь, ни старушки — истинные ценители искусства. Самолюбие Глеба страдало. Неудачи в искусстве усугублялись еще и семейным его положением, у него родилась дочь; однако заработки были мизерны, и жил он в доме жены на правах бедного родственника. Правда, его никто не упрекал в нахлебничестве.
Лев Михайлович Северцев уступил молодым лучшую комнату. Но все было хорошо, терпимо, когда Маковеев был студентом. Теперь же он художник, глава семейства, и выходить три раза в день на кухню к общему столу, который содержал Лев Михайлович, было Глебу в тягость. Мастерской у него не было, работать негде, привести друзей некуда, оттого он и ездил. Он привозил этюды, складывал их на полати, которые сам же смастерил в кладовой; ел котлеты, купленные в «Кулинарии», и день за днем аккумулировал в себе злость, неудовлетворенность миром, без чего, по его убеждению, нельзя стать большим художником.
На целину Глеб поехал, как ездил он на север, в Суздаль или в Новгород, за компанию. Группа подобралась хорошая — все друзья по институту.
Были в той первой, мартовской поездке в Казахстан разгульное буйство, неповторимый порыв. Песни. Красные полотнища на вагонах. Духовые оркестры и горячие речи на станционных перронах. Сонные степные городки и полустанки, наверное, за вековую свою историю не видывали такого.
С громоздкими этюдниками, с подрамниками, со стопками картона, связанного крест-накрест, художники прилетели в Кокчетав. Их поместили в лучшем номере гостиницы. Однако начальству было не до художников. Транспорта живописцам не предоставили, и они целыми днями слонялись по городу. Днем группой стояли на вокзале в ожидании прихода эшелона с добровольцами, а едва стемнеет, складывали этюдники и мольберты и отправлялись в ресторан ужинать. И хотя содержание получено было ими хорошее, но и оно быстро кончилось. Написав по два-три этюда, художники заказали билеты на самолет и улетели обратно.
Друзья улетели, а Глеб остался. У него был грандиозный замысел. Маковеев явился в областной военкомат. Глеб всю войну просидел в военкомате и хорошо знал, как надо подойти к начальству. Он показал свое командировочное удостоверение дежурному, и его немедленно провели к военкому. Маковеев поделился с полковником своими творческими замыслами. Он сказал, что хочет создать эпическое полотно: приезд демобилизованных солдат в целинный совхоз. «Разумеется, вы не будете в обиде, — сказал Глеб полковнику. — Для вас серия портретов и авторское повторение картины». Маковеев держался с достоинством, выражался изысканно. Он знал, что на военных это всегда действует неотразимо.