Судья истолковала ее ожесточение по-своему. Она тоже в душе возмущена была поведением Маковеева: в беседе с ней он ни разу не вспомнил о дочери. Говоря об алиментах, он напирал только на одно обстоятельство — на большие свои гонорары, на то, сколько денег будет получать его бывшая жена. А во что обходится содержание ребенка, он не сказал. Судья была тоже матерью, и ее возмущала расчетливость истца. Но искренняя растерянность Марины и это ее «паразит!» насторожили судью, и она, сняв очки, внимательно поглядела на сидевшую перед ней молодую женщину.
— А разве есть такой закон, чтобы ограничивать сумму алиментов? — спросила Марина.
— Да, есть.
— Тогда я тоже найму юриста! Я не хочу, чтобы моя дочь страдала из-за жадности отца.
— Хорошо. Только спешите, — судья поднялась из-за стола, как бы давая понять этим, что беседа окончена. — До свидания.
— До свиданья… — машинально повторила Марина.
Дело оборачивалось скверно, и она была очень расстроена. Теперь уж ни о каком примирении не могло быть и речи. Когда неделю спустя Марину и Глеба снова пригласили к судье, они встретились не как бывшие супруги, а словно бы заклятые враги. Разговор был коротким. На вопрос: «Готовы ли супруги примириться?» — каждый из них коротко обронил: «Нет!» Правда, Глеб добавил еще, что все расходы по бракоразводному процессу он берет на себя.
Судья назвала день и час открытого слушанья дела.
— Повестки о явке в суд вы получите по почте, — сказала она.
Слушанье дела в суде продолжалось не так уж долго — час, а то и меньше. Но за этот час Марина десять раз успела проклясть себя за то, что связала когда-то свою судьбу с Маковеевым.
Боже мой, как все это унизительно! Перед знакомыми и незнакомыми людьми, заполнившими зал, Глеб рассказывал о самых интимнейших сторонах их отношений. Все было бы просто, если бы он взял всю вину на себя. Он мог бы сказать: «Виновник развода я. Я полюбил другую женщину. Эта женщина ждет от меня ребенка. Фактически моя прежняя семья распалась. Прошу суд восстановить статус-кво». Но Маковеев не сказал так, он стал юлить. Он стал уверять суд, что ушел от жены в силу целого ряда причин.
— Первая и самая главная причина, — Глеб говорил по заученному, видимо, то, что написал ему юрист, — главная причина в том, что я никогда не любил свою прежнюю жену. Мы люди разного темперамента. Марина — холодная, вялая женщина. Она не способна удовлетворить меня.
Да-да! Он так и сказал: не способна удовлетворить меня.
— Моя бывшая супруга, — продолжал он, — типичная мещанка. Она никогда не занималась общественно полезным трудом, а жила исключительно за мой счет.
От обиды Марина едва сдерживала слезы. Она не знала, что говорить в свое оправдание. Читать бумагу, которую написал защитник, ей не хотелось, а сама обдумать все не могла. В последнюю минуту, когда они собирались в суд, мать сунула ей (на всякий случай) письма, которые присылал Глеб с целины.
Теперь Марина достала их из сумочки и стала читать.
— «Мариночка! — читала она. — Сегодня я видел тебя во сне. Видел, будто мы вместе и я целую тебя. Я ищу твое нежное крохотное ушко, чтобы шептать тебе без конца: «Мариночка, я люблю тебя! Я не могу без тебя!» Ты, как всегда, смеешься и увертываешься. А я выхожу из себя. Марина! Мне скучно! При одном лишь воспоминании о тебе у меня внутри все перевертывается. Осталось целых десять дней. Десять дней! Я сойду с ума от тоски, по тебе, моя милая»…
Глеб сидел, наклонившись вперед; тонкие пальцы обхватили подлокотники деревянного кресла. Глаз его не было видно из-под очков. Лицо то и дело покрывалось испариной, он вытирал щеки и шею клетчатым носовым платком.
— Если не любил, зачем писал? — сказала Марина с вызовом и, повторив слово в слово то, что говорила уже судье по поводу «мещанства», села на жесткое кресло.
Что-то говорил его юрист.
Что-то говорил ее юрист.