Теперь же ничего этого не было. Не было ни стеснения, ни неловкости, для них вообще не существовало никого в мире! Марина не думала ни о прошлом, ни о будущем. Ею двигала невысказанная тоска, желание любить и быть любимой. Все для нее на какой-то миг померкло, и из этой немой тоски, из темного ничего родилось что-то новое, какая-то тайна, сказка.
Было все, что не раз бывало у нее и с Глебом, но только с той разницей, что с Глебом все это походило на заученный урок. А тут волнение, ожидание, блаженство — о! Если б Марине кто-нибудь сказал ранее, что после стольких лет замужества ей все еще не знакомы истинные чувства, она бы посмеялась тому в лицо. Теперь же она с радостью для себя открыла во всем этом что-то новое, возвышенное.
Анатолий оставался у нее чуть ли не до рассвета. Когда он ушел, Марина поправила скомканную постель и легла. И прежде чем заснуть, она подумала: «А что, если Глебу так же хорошо с Ларисой, как мне с этим студентом?» Она подумала об этом и поняла вдруг, что, возможно, Глеб прав, обвиняя ее в холодности. И в эту минуту она его окончательно простила.
Марина спала до полудня. Проспала, может быть, еще бы дольше, но ее разбудил стук в дверь. Она вскочила, торопливо набросила халат. Думала, что это мать. Приехала поздравить ее с Новым годом. «А в квартире-то! — мелькнуло у Марины. — Немытая посуда, окурки, бутылка из-под водки на столе». Первым желанием ее было не открывать! Постучит, постучит и уйдет. А вечером позвонить ей и сказать, что выходила в магазин.
— Марина! — услышала она из-за двери. Это был голос студента.
— Зачем стучать? Для этого есть звонок, — сказала Марина, открывая дверь.
— Звонок! Да я оборвал его! Звоню, звоню — молчание! Я готов был выломать дверь.
— А я так сладко спала! — Марина зевнула.
Анатолий привлек ее, поцеловал.
Новый друг оказался привязчивым. Все десять дней, пока Наташа жила у деда на даче, студент не давал ей покоя. Каждый день он встречал Марину у «Сокола» и заснеженным парком они шли домой. Ужинали вместе, причем студент всегда ел хорошо, с аппетитом. Потом смотрели телевизор и дурачились; иногда Анатолий в полночь уходил, но чаще не уходил, и утром они покидали квартиру вместе, как муж и жена: он бежал в институт, а она на работу.
Все эти дни были для Марины словно бы праздник. Она прибегала на работу помолодевшая, радостная, за час выполняла все дневные наряды. Подруги замечали перемену, случившуюся с ней, выпытывали у нее причины. Но Марина только усмехалась в ответ.
Каникулы пролетели быстро. С возвращением Наташи все усложнилось. Марина хоть и потеряла на какое-то время голову, но в душе она была уверена, что из этой связи со студентом ничего серьезного не выйдет. Он на двенадцать лет моложе ее. Окончит институт, уедет, и на этом их любви конец. Значит, надо сделать так, чтобы про связь эту знало как можно меньше людей. Марина не сказала про Анатолия ни отцу, ни матери и долгое время скрывала от дочери. Марина предупредила студента, чтобы он приходил поздно вечером, когда заснет Наташа.
Анатолий был кроток и послушен. Он звонил и приходил только тогда, когда она разрешала. Он снимал в передней свои стоптанные ботинки и в носках тихо, бочком-бочком пробирался на кухню. Марина кормила его. С аппетитом глотая что-нибудь, студент рассказывал анекдоты или всякие забавные истории. Марина шикала на него, чтобы он говорил тише, и студент слушался, переходил на шепот.
Так продолжалось месяц, а то и два.
Марина думала, что ей удастся и дальше сохранить эту связь в секрете. Но вот однажды, помыв девочку, Марина уложила ее в постель. Наташа была чем-то очень возбуждена и все никак не могла остановиться. Рассказывала о том, как прошел день в школе, что говорила учительница про ее сочинение, которое они с матерью писали всю неделю, какую задачку она решала по геометрии.
Пересказав все, Наташа замолкла. Ее глаза вдруг встретились с глазами матери.
— Мам, а кто этот дяденька, который приходит к тебе вечером? — вдруг спросила девочка.
— Когда, доченька?
— Ну, когда я ложусь спать.
Марина похолодела, настолько этот разговор был для нее неожиданным.
— Тебе показалось, наверное.
— Нет, мама! Я слышу все. Вы разговариваете тихо, а стулья передвигаете громко. И я просыпаюсь.
Марина помялась в замешательстве. Отнекиваться было глупо — дочери шел уже четырнадцатый год и обманывать ее не имело смысла.