Выбрать главу

— Только чуточку, — сказала Марина, подставляя рюмку.

— На счастье положено пить по полной. Так. Теперь твою рюмку, Наташа!

— Ну что ты, Олег! — вступилась Марина. — Она же ребенок! Наташе вон соку налей.

— По такому случаю и ей можно!

— Нет-нет!

Налив девочке соку, Олег встал, чтобы произнести первый тост. Но в это время раздался голос диктора и тут же на экране телевизора замелькало не совсем еще четкое изображение. Олег поморщился. Марина опрометью бросилась к телевизору, погасила звук.

— Давайте выпьем за процветание этого дома! — заговорил Олег, держа перед собой рюмку. — В бытность мою на целине, когда я был молод и красив, — он повернулся и указал на свой портрет, — мне не раз приходилось пить кумыс с моим другом Каратаем. Старый аксакал любил повторять: женщина — это цветок, а мужчина — это стебель, который питает и поддерживает цветок. Без стебля сохнет цвет. В этом доме два замечательных цветка. За ваше здоровье, дорогие!

Они чокнулись и выпили. Олег опорожнил рюмку слишком поспешно. Выпив, он тут же налил себе еще и только после этого взялся за вилку, стал закусывать.

Тост понравился Марине. Конечно, лучше, если бы Олег сказал что-либо попроще, но поконкретнее, без красивых слов. Однако у Марины было хорошее настроение — все выходило так, как она задумала.

Неожиданно зазвонил телефон. Бросив вилку, Марина поспешила в переднюю. Предусмотрительно закрыла за собой дверь — думала, что это Анатолий. К счастью, звонила мать. Марина была очень обрадована звонком.

— Мамуля! — заговорила она. — Да, да! Все в порядке! Сидим за столом. В воскресенье мы ждем тебя в гости. Олег будет рад познакомиться с тобой. Наташенька? Ничего. Позвать ее к телефону? Ната!

Наташа побежала в переднюю. Выйдя из комнаты, как и мать, закрыла за собой дверь.

Оставшись один, Олег тотчас же выпил рюмку и налил ее снова.

Мать и дочь о чем-то пошептались в передней. Потом Олег услышал писклявый голосок Наташи, которая, подражая матери, деланно радостным тоном говорила с бабушкой.

— Хорошо, баб. Ладно! Приезжай, бабуля! Я буду ждать. Вяжешь мне шапочку?! Ой как хорошо! Целую.

Мать и дочь вернулись вместе.

— Я на воскресенье пригласила маму, — сказала Марина, обращаясь к Олегу. — Ты не возражаешь?

— Нет, нет! Пожалуйста. Конечно, мне надо прежде всего познакомиться с родителями. — От выпитого он разрумянился, подобрел, в речи его появились нотки игривости. — Родственники — великая сила. Без них человеку плохо. По себе знаю. Я завидую людям, у которых много родственников. У меня ж одна сестра. Родители погибли в блокаду… Да! Я предлагаю тост за родителей!

Олег снова наполнил Маринину рюмку. У него было налито, и он встал, готовясь сказать тост за родителей, и тут увидел, что Наташа протягивает к нему руку с пустым фужером.

— Папочка, — сказала она. — Налейте мне соку!

— Ах, извини, Наташенька!

Олег отставил рюмку, взял банку манго, потянулся к девочке. Желтый душистый напиток лился в фужер тонкой струйкой. Наливая, Олег смотрел на эту струйку и видел еще руку Наташи, державшую фужер. Вдруг фужер куда-то исчез и желтый сок полился на белую скатерть.

Олег вскинул глаза. Наташи за столом не было. Хлопнула дверь, и из соседней комнаты донеслись сдержанные рыдания.

— Что это за спектакль? — спросил Олег, обращаясь к Марине.

Та пожала плечами. Марина и в самом деле не знала, что стряслось с девочкой. Все произошло в какое-то мгновенье, и это мгновенье ускользнуло от внимания Марины. Пораженная случившимся, мать поспешила к дочери.

Наташа сидела на своей тахте и, закрыв лицо руками, плакала. Узкие плечи ее вздрагивали.

— Наташа, что случилось?

Дочь молчала.

— Я прошу объяснить! Слышишь? — Марина схватила Наташины руки, отняла их от лица.

Щеки девочки были мокры от слез.

— Мамочка, я не могу! — сказала Наташа, всхлипывая.

— Что не можешь?

— Называть дядю Олега папой.

19

Некоторое замешательство, вызванное упрямством девочки, не пожелавшей называть Колотова папой, продолжалось недолго. Олег был ненавязчив. Вопреки ожиданиям Марины он помалкивал о свадьбе. Олега одолевали совсем иные заботы.

— Я не могу спать на чужих тряпках, — признался он как-то Марине. — Я люблю во всем шик.