В паспорт Марина не стала заглядывать, а решила попытать его хитростью. Как-то за ужином она заговорила о том, что-де приходил участковый, интересовался, почему Олег проживает без прописки. Марина стала возмущаться соседями: мол, суют нос во все дыры, доглядывают! Какое им дело, живет, ну и хорошо. Никакой участковый, конечно, не являлся, но Марина возмущалась так искренне, что Олег не на шутку забеспокоился. «Я завтра же схожу до начальника отделения милиции, — сказал он, — и подыму скандал. Кто дал право участковому являться в дом? Я… я… — он порылся в боковом кармане пиджака и достал паспорт. — Фу, черт! — вырвалось у него. — А я, знаешь, старуха, позабыл выписаться с Хандыги. Но ты не волнуйся. У меня есть справка об отпуске».
Оттого-то Марина и волновалась. «Ехал, чтобы вступить в законный брак, — думала она, — и не выписался. Позабыл?! Смешно». Матери, правда, она об этом не сказала, и, видимо, еще и потому, что не с кем было поделиться своими сомнениями, всякие тревожные мысли одолевали ее все чаще и чаще.
24
— Олег, я пошла! — сказала Марина. — Завтрак на столе. Поспи еще. Я позвоню.
Наклонившись, она поцеловала его в щеку и вышла. Еще миг, и звякнула защелка английского замка на входной двери.
Олег остался один.
Этот миг — миг, когда Марина закрывала за собой дверь и он оставался в квартире один (Наташа уходила в школу раньше), был самым счастливым для Олега. Сознание того, что наконец-то он может распоряжаться в квартире, как ему вздумается, наполняло все его существо радостью. Он не мог больше спать. Он тут же вставал с постели, распахивал занавески и открывал балконную дверь. Набросив на плечи халат, выходил на балкон. Яркое солнце слепило, и он, щурясь, смотрел вниз, на сновавших по тротуару людей. Он находил в толпе Марину. Направляясь к троллейбусу, она то и дело оглядывалась и, увидя его, махала ему рукой. Олег ответно кивал ей головой и улыбался. Иногда очередь была очень большой и Марина пропускала машины три подряд, поджидая троллейбус посвободнее. И тогда Олег стоял на балконе еще минуты две-три и все махал ей рукой и посылал воздушные поцелуи. Наконец троллейбус подбирал остатки очереди и Олег, убедившись, что Марина уехала, спешил с балкона на кухню. Первым делом он открывал холодильник. На дверце холодильника в карманах для бутылок всегда стояло три или четыре посудины с вином. Все были откупорены, едва начаты или выпиты наполовину. Оглядывая их, он размышлял, какого вина отпробовать.
Сегодня взгляд остановился на фиолетовой этикетке югославского «рубина». Олег вынул холодную посудину, наполнил рюмку, выпил и, бросив в рот ломтик лимона, пососал. Потом он завернул крышку, поставил бутылку на место и захлопнул холодильник.
Олег не любил беспорядка, он соблюдал во всем последовательность. К чему спешка? У него весь день впереди! Пока и одной рюмки достаточно. Это, как он говорил, чтобы «разогреть машину». Коньяк действительно согревал, выводил его из подавленного состояния, которое часто случалось с ним по утрам. Разогрев таким образом «машину», Олег шел в ванную. Брился, споласкивался под душем и через четверть часа, побритый и посвежевший, вновь заглядывал на кухню.
Утром, несмотря на спешку, Марина все же успевала приготовить ему завтрак. Стол был накрыт. Олегу оставалось только подогреть котлеты и заварить себе свежий кофе. Но Олег не утруждал себя даже и этим. Он выпивал еще одну рюмку коньяку, без особого аппетита ел то, что стояло на столе, и, прихватив с собой недопитую бутылку, отправлялся в спальню. Он ставил бутылку на тумбочку, закуривал сигарету, ложился на тахту и предавался размышлениям.
День ото дня размышления его принимали все более грустный характер. Объяснялось это просто: его карман необыкновенно быстро пустел. Не то что быстро, а просто катастрофически! И как ни старался Олег объяснить себе причины такой катастрофы, отыскать просчеты свои и наметить хоть какой-то план на ближайшее будущее, ничего из этого не получалось.
Он привез очень много денег, ну, не настолько много, чтоб беззаботно жить год, но, во всяком случае, никогда столько не привозил. Раньше этих денег ему с лихвой хватало на все: и на вольготное житье в Крыму, и на поездку в Ленинград, и на щедрые подарки. Теперь же он расшвырял их за месяц. Куда, и сам сказать не мог. Балда, ругал он сам себя. И за каким чертом нужен был тебе этот карнавал? Все эти тахты, матрацы, одеяла. Ишь ты, чистоплюйчик! Что с тобой стало б, если ты лежал бы теперь на старом скрипучем диване, но с карманом, полным денег! Ничего особенного! Да на те деньги, что ты потратил на тряпки, можно б было месяц шиковать в Москве, потом прошвырнуться на юг, съездить к сестре в Ленинград. А там, глядь, уже и к зиме дело. Тогда уж, крути не крути, пришлось бы на что-то решиться: либо жениться и стать москвичом, либо снова завербоваться и улететь куда-нибудь на север.