Светлана. (Вскакивает с гамака и отвешивает Боголю звонкую пощечину) Выбирайте выражения, товарищ инженер человеческих душ! А еще называется русский интеллигент!
Боголь. (Потирает щеку) Пожалуй, советский...нет, наверное, все же, просто русскоговорящий интеллигент...
Светлана. Полуинтеллигент, даже четвертинка...Еще раз такое повторится... как миленький, будешь сидеть на сухом пайке и облизываться, когда я буду с Попкинсом заниматься... анально-оральной любовью...
Боголь. Это же (задыхается в гневе) это же профанация любви! Впрочем, ты только для такой, с позволения сказать, любви и создана! Ты монстр в мини-юбке, терминатор, в котором бушуют вечные ураганы телесных влечений...(Пауза) Ладно, солнышко (примирительно), дай руку и сядь к дяде на колени. "Зиппер"! -- (мечтательно) какое красивое слово...Надо будет посмотреть в словаре Ожегова, что бы оно значило...
Светлана. Тсс, сюда кто-то идет. (Светлана наклоняется и прячет лицо в коленях Боголя).
В рощице появляется Рубин. Он в трусах и майке, с полотенцем на шее.
Борис Наумович. Какая ночь, какая лунность (зевает)...Я как будто слышал здесь голос сирены или мне это приснилось?
Боголь. Приснилось, конечно. Сегодня даже лягушки не квакают, тишина просто оглушительная...
Борис Наумович. М-да... еще как будто берегу в душе утраченную юность... (смотрит на небо). А вы, Василий Савельевич, бодрствуете в диком одиночестве, перед лицом вечности и бездны пространства?
Боголь. А что вам не спится? Ведь у вас завтра, то бишь уже сегодня ответственный день, вы будете выступать на процессе...
Борис Наумович. На процессе века! Речь идет об убийце-маньяке, на счету которого не одна загубленная жизнь.
Боголь. И вы будете этого негодяя защищать?
Борис Наумович. А что же мне еще остается делать, если ни один адвокат за это дело не взялся? (подходит к коляске и замечает Светлану, однако вида не показывает). Адвокаты, как врачи, не могут отказать в помощи любому больному, даже если он болен СПИДом. Мой долг -- облегчить участь падшего (многозначительно, с пафосом), несмотря на то, что жизнь поставила его на колени и ему ничего не остается другого, как только задыхаться в грехах и плотских домогательствах...
Боголь. Но ведь... Я полагаю, кто прощает преступника, становится его сообщником...
Борис Наумович. Не судите да не судимы будете...Пойду досматривать сон...будто я нашел мешок с деньгами и не знаю, что с ним делать -- сдать в полицию или спрятать в мусорном контейнере (возвращается в свою палатку)...
Боголь. Да-аа, антиномия, философский вопрос...Нам бы его проблемы, верно, солнышко? (целует Светлану в макушку)...
Светлана. (Поднимается, одергивает юбку) От тебя невыносимо разит хозяйственным мылом...На первый же твой день рождения подарю тебе For men, будешь у меня источать ароматы не хуже Попкинса...
Боголь. О, зеброид, мне бы сейчас каплю цианистого калия или глоток углекислого газа... Осточертело быть влюбленным, ужасно тошнит (вскакивает с коляски и убегает в кусты)...
Светлана. Какой слабый этот мужской пол (смотрит на небо). Эх, луна, луна, и чего ты такая равнодушная?
Действие второе
Утро, на поляне Боголь, помогает делать физзарядку Софье Петровне, сидящей в коляске.
Боголь. Подняли сначала одну ручку, затем другую...потом обе вместе, вот так, не торопясь, потому что у нас жизнь длинная и счастливая...У других бывает еще хуже: изменяют, страдают, умирают...На Балканах война, в России -- Жириновский... Ах, какое прекрасное утро, облака 1999 года, все разные, небо бирюзовое, а этот хрен Пикассо до сих пор дрыхнет...
Софья Петровна. Со своей красоткой женой...Мне больно, не тяни так сильно руку... Если бы я была такая же, как Светлана молодая и красивая, мы бы тоже с тобой еще нежились в постельке...
Боголь. Как же, нежились бы. (В сторону) Всю жизнь только об этом мечтал...
Софья Петровна. От тебя, Василек, сегодня пахнет какими-то странными запахами... Как будто я их уже где-то встречала... Ну-ка, наклонись, пожалуйста, ко мне поближе. (Принюхивается, закрыв глаза)... Ну, конечно, сандал с розовой водой и компонентами табака и лаванды... Это не мои духи, это очень дорогие... Где ты опять терся ?
Боголь. Эту дрянь источает моя рубашка, которую мы с тобой купили в секэнд хэнде за 20 сантимов...Ты как будто не знаешь, что все шмотки оттуда дьявольски воняют разной парфюмерией... Гнилой Запад, что с него взять...
Софья Петровна. Нет, погоди... Я, кажется, знаю, чьи это духи.
Боголь. И чьи же?
Софья Петровна. О, я слепая курица! Это же парфюм Светки! Никто из наших не может себе позволить таких дорогих духов.
Боголь. Боюсь, ты не совсем права...Здесь такая благоуханная роза ветров (обводит взглядом пространство, прилегающее к палаточному городку). Бывают же на земле места, где царят необъяснимо прекрасные цвета и ароматы... Радуга, нектар, амброзия...Ты слышишь, милая, какая тут необыкновенная субстанция?
Софья Петровна. (Задумчиво) Неужели я так крепко спала?..
Боголь. Свежий воздух, весна, умиротворение. Это тебе идет на пользу. Подними ручку, вот так, теперь вторую... Пошевели пальчиками...Умничка, в движении жизнь...
Появляется Роман Иванович. В руках у него несколько связанных картин. Весь его вид говорит о неудаче. Плечи опущены, на лице гримаса отвращения.
Боголь. А я думал, что вы еще спите, а вы оказывается, ранняя пташка...Ну и как вояж в Ригу?
Игрунов. В вопросах стиля плыви по течению, в вопросах принципа стой твердо, как скала.
Софья Петровна. Это, разумеется, всего лишь плагиат, я за вами раньше такого глубокомыслия не замечала. Тем более, в первой половине дня.
Боголь. Только рука друга может вырвать шипы из сердца...В живописи явный переизбыток. Как, впрочем, и в литературе -- все полки заняты, кругом словесный хлам и духовные миазмы...
Игрунов. Да, человечество понемногу сходит с ума. Миром повелевает "черный квадрат", в котором кто-то увидел божественное явление, шедевр мирового искусства...Жалкая мистификация! Авангардизм, модернизм -- опиум для снобов. Тьфу! Кривые рожи Пикассо почему-то предпочтительнее настоящего искусства... Эх, черт возьми, как я понимаю Ван Гога, тут не то что ухо, тут можно покуситься на самое святое, что есть у мужчины... (бросает картины на землю).
Боголь. А вот этого не следует делать (подходит к рамам и начинает их распаковывать. Расставляет картины лицом к зрителям). Вы только не умаляйте своего таланта. Я уверен, был бы сейчас здесь Левитан, он бы разрыдался от восторга. Такой тонкой и божественно вдохновенной кисти, как у вас, давно в искусстве не было. И долго еще не будет...
Игрунов. К сожалению, оценщики думают по-другому.
Боголь. Тоже мне авторитеты! Все они выходцы из баров и из-за прилавков -- официанты, швейцары, шеф-повара... Раньше они занимались недоливами и недовлажениями, промышляли поборами... А сейчас вся эта шушера заимела свои художественные салоны, эстрадные площадки, издательства. Знаешь, кем раньше был мой издатель? Он работал кладовщиком на мебельной фабрике, и когда мы с ним заговорили на литературную тему... Догадайся, кто, по его мнению, написал "Анну Каренину"?
Игрунов. (Жмет плечами) Мне сейчас это как-то все равно...
Боголь. Понимаю.
Софья Петровна. Василек, мне скучно. Отвези меня в лес, там сейчас полно фитонцидов...
Боголь. Там сейчас полно клещей, а денег у нас с тобой на прививку нет.
Из-за деревьев появляется Людмила с двумя большими корзинками в руках. Она ставит их на землю и вытирает лицо платком.
Людмила. Несчастная женская доля -- есть провиант, нет дров, есть дрова, нет провианта... Сейчас есть провиант, есть дрова с таганком, так нет желания на этих лоботрясов работать. Роман Иванович, сходите за водой, я и так все руки оттянула...
Софья Петровна. У художника стресс. Его картины забраковали.
Игрунов. Не забраковали, а недооценили. Это две большие разницы.