На порожке они очистили сапоги от налипшей грязи, обтерли соломой, набросанной ворохом возле крыльца. Арцт – в застиранном белом халате поверх телогрейки и с забинтованной кистью – заставил их в сенях снять шапки и полушубки, проводил в горницу, где кровать к кровати. Василь остался стоять у двери, Скворцов поздоровался со всеми сразу и стал затем переходить от раненого к раненому, снова и тише здороваясь и расспрашивая, как самочувствие, как лечение и тому подобное в этом же духе. Он всматривался в обескровленные, обострившиеся черты, и мысли его двоились. Думал об этих ребятах, своих партизанах, а видел своих пограничников, лежавших на проросшем картофеле в овощехранилище двадцать третьего или двадцать четвертого июня, когда они отошли ко второй линии обороны. Тогда он ничем не мог помочь страдающим, гибнущим пограничникам, да и сейчас мало чем поможет израненным партизанам (трое из них были ранены вторично, когда их тащили на носилках по болотам). Одна из просьб к Волощаку: эвакуировать раненых к нему в отряд, оттуда, самых тяжелых, самолетом на Большую землю. И еще он подумал об Арцте – дышит в затылок, готовый пояснить, если Скворцов потребует. Так вот: этот немец служит партизанам, а украинские националисты служат фашистам, наши отъявленные враги. И все эти трое суток, когда без сна и отдыха пробирались по кустам, утопали в болотах, обстреливаемые со всех сторон из пулеметов и минометов, травимые овчарками, немец вел себя безукоризненно. Сначала Скворцов поглядывал за ним, потоки попросту забыл, не до того было: кидались с простреливаемого насквозь пятачка на пятачок, чтобы вновь посыпались пули и осколки. Но вышли из окружения, оторвались от преследователей, дотопали до этой деревеньки и теперь зализываем раны. И Арцт опять активно помогает партизанам. Скворцов переходил от кровати к кровати, пожимал вялые, бессильные, потные пальцы, молвил утешающие слова, обещая: вывезем на Большую землю. Ему верили, и он сам поверил: вывезет. Ибо его наиглавнейший должок – раненым. Прежде позаботиться о них, затем уж остальное-прочее. Им лучшие продукты, которыми ссужают сельчане, молоко все надо отдавать раненым. Кур и яйца тоже, их мало. Попросить бы у хозяев сметаны, раненым не откажут… В дверях голос, заставивший его вздрогнуть:
– Василь! Ты чего тут ошиваешься? Иль, сказанём иначе, отираешься?
– Дядя Костя!
Скворцов обернулся и перед тем, как шагнуть к Емельянову, сказал буднично:
– Он со мной.
– Зрю и вижу! – Обросший, худой, но взвинченно-веселый Емельянов развел руки, и они со Скворцовым крепко обнялись. Раненые – кто был в состоянии – приподняли головы с подушек.
– Комиссар прибыл?
– Я самый, – сказал Емельянов., – Здравствуйте, хлопцы!
– Живой? Целый? – спросил Скворцов.
– Нам помирать рановато, Игорь Петрович! Мы еще покоптим белый свет. Так же, хлопцы?
Из раненых никто Емельянову не ответил. Скворцов ответил:
– Покоптим.
Емельянов спросил Скворцова:
– Твоя группа давно вышла?
– Позавчера.
– А моя только-только. Сюда поспешил. Сказали, что здесь, у раненых, командир отряда. Ну, о делах после… Пойду поручкаюсь с хлопцами…
Но Арцт, пошевеливая перед носом указательным пальцем, преградил ему путь: нельзя в верхней одежде, в грязи к раненым. Емельянов крякнул, посмотрел на Арцта, на Скворцова. Тот сказал:
– Подчиняйся медицине.
– Подчиняюсь и уважаю. Приведу себя в порядок, явлюсь попозже. Хлопцы, не прощаюсь…
– Пойдем ко мне. Завтракать будем.
– Это мы с удовольствием. Голоден как собака. Двое суток не жравши.
– Ребята, мы с комиссаром зайдем попозже.
На улице Емельянов сказал:
– Слушай, Игорь Петрович, почему хлопцы не ответили мне, когда я сказал: покоптим еще белый свет?
– Не знаю. Возможно, не каждый надеется на это, раны у них какие.
Емельянов вздохнул, поднял лицо к небу:
– Что выносим под волынским небом, на волынской земле… Сколь людей вышло из кольца?
Прежде чем ответить, Скворцов сказал Василю:
– Дуй-ка на квартиру, попроси хозяйку сварить картохи побольше, для гостя.
– Есть, товарищ командир! – Василь козырнул и пошагал разбрызгивая грязь. Декабрь на Волыни скачет от оттепелей к заморозкам, от заморозков к добрым морозам, и наоборот. Нынче на дворе гниль, сырость. Глядя на удалявшегося по лужам Василя, Скворцов стал рассказывать: более половины личного состава еще не вышло, не вышли, в частности, группы Новожилова и Федорука, временно начальником штаба назначил Романа Стецько, а вместо Федорука никого нету, сам занимается снабжением. Емельянов сказал: