– Не до шахмат, Николай. Как обстановка?
Продолжая посмеиваться, Варанов ответил, что обстановка та же, ничего нового, да ведь товарищ начальник только что с границы, сам небось видел и слышал, ну что, сгоняем партийку или товарищ начальник дрейфит?
– В другой раз сыграем, не до того, – сказал Скворцов.
– Ну, спокойной ночи, будь здоров, – сказал Варанов, засмеялся и положил трубку.
Жизнерадостный хлопец, аж слишком. Все-таки надо серьезнее относиться к тому, что происходит по ту сторону границы. Ничего нового, сам видел и слышал, Коля Варанов прав: днем из польских городков ползут немецкие танки и тягачи с орудиями – серая пыль висит над проселками, к лесам шагают пехотные колонны, ночью в пограничных чащах – урчание моторов, голубые полосы прожекторов и фар, а поближе к границе, по-над Бугом, немцы оборудуют огневые позиции, с верхушек сосен и с колокольни костела наблюдают в бинокли за нашей территорией. А вторжение в воздушное пространство германских самолетов? А переброска из-за кордона диверсионных националистических банд, хозяева которых опять же немцы? Диверсанты режут связь, подключаются к нашим линиям, нападают на пограничников и бойцов Красной Армии.
Ну а товарищем начальником Варанов не устает его кликать потому, что иронизирует, самолюбие задето: старший лейтенант оперативно подчиняется лейтенанту. Но здесь все по закону: охраняющие мост через Буг двадцать бойцов железнодорожного полка НКВД во главе с Варановым в оперативном отношении подчинены начальнику заставы Скворцову.
Скворцов умакнул перо и услыхал: хлопнула дверь, окающий говорок – Белянкин: «Здорово, дежурный. Начальник заставы в канцелярии?» Та-ак, политрук и ночью не оставляет его своими заботами. Начнет проводить политико-воспитательную работу среди свихнувшегося лейтенанта Скворцова.
– Здорово, начальник заставы. Полуночничаешь?
Скворцов кивнул, не переставая писать. Белянкин обошел стол, опустился на табуретку, закурил. Не поднимая головы, Скворцов водил пером по ворсистой бумаге, стремясь сосредоточиться на том, что записывает, и одновременно ожидая, что скажет политрук. Но Белянкин помалкивал, смачно посасывал мундштук папиросы да вздыхал довольно выразительно. Эти вздохи понимай так: эх, эх, Скворцов, подвел ты себя, меня и всю заставу, как выкарабкаешься из скверных историй? Но когда Скворцов промокнул исписанную бледно-фиолетовыми чернилами страницу и захлопнул погранкнигу, Белянкин сказал:
– Делишки, хуже не придумаешь… И что там немцы замышляют?
Скворцов пристально взглянул на него. Подумал: «Вон о чем запел». Сказал:
– Я уже толковал: по-моему, войну замышляют, все объективные данные за это… Кстати, то же самое я имел честь заявить и майору Лубченкову, ты не забыл?
Белянкин вмял окурок в глубокую тарелку, на которой стоял графин, – пепельницы в канцелярии не было. Скворцов с неодобрением проследил за его рукой. Белянкин невозмутимо сказал:
– Брось ехидничать, Игорь. Забыл я или не забыл – не в этом же соль…
– А в чем, позвольте вас спросить?
– В том, что меня тревожит обстановка на участке…
– Ага, наконец-то и ты встревожился. А то поддерживал Лубченкова: войной вряд ли пахнет, немцы не рискнут…
– Я и сейчас так считаю.
Скворцов сердито крякнул, откинулся на спинку стула:
– Значит, обстановку оцениваем одинаково, а к выводам приходим разным?
– Получается так. Но поверь: концентрация немцев меня заботит не на шутку.
– Я-то верю, товарищ политрук. Но ведь подобная озабоченность отдает паникерством, майор Лубченков эдак охарактеризовал бы…
– Не ехидничай, – сказал Белянкин.
– Не ехидничай? А когда меня майор Лубченков припирал к стенке, бил обвинениями, как под дых, что ты говорил, политрук? Мог бы тебе напомнить: да, да, товарищ майор, вы, безусловно, правы, а начальник заставы ошибается, наша главная задача – не спровоцировать немцев, не дать им повода, всяческое раздувание разговоров о надвигающейся военной опасности недопустимо, ибо сеет панические настроения.
– Я понимаю твое состояние, делаю тебе скидку, – сказал Белянкин.
– Состояние у меня нормальное, в скидках не нуждаюсь, – сказал Скворцов и подумал: «Сейчас политрук затянет про Иру и Женю и про все такое».
Но Белянкин сказал:
– Я сегодня перед ужином был на левом фланге… Визуально наблюдал: купая в Буге лошадей, немцы почти до фарватера доходят по дну, а у нас отмель, надо полагать, в этом месте брод, нарушители могут воспользоваться. – Помолчав, добавил: – Неплохо бы огородить подходы к броду колючей проволокой… Как считаешь?
– Возьми под свой контроль. Чтоб старшина завтра организовал эту работу. Маскируясь, конечно…
И тут Белянкин сказал:
– Ну, как с Ириной? Не помирился?
Скворцов даже поперхнулся, покрутил головой, словно воротник гимнастерки стал тесным. Нет, политрук верен себе, этой темы не оставляет.
– Что не отвечаешь, Игорь? Вопрос надо решать: Евгению отправляй, с Ириной налаживай…
– Слушай, Виктор, – сказал Скворцов. – Я ж просил тебя: не будем пока касаться…
– Как же не касаться? Это мой хлеб… Надо укреплять семью!
Прописные истины, которые любит кидать Витя Белянкин. Да, надо укреплять, и это должен сделать не Белянкин, поскольку у него семья и так крепкая, а ты, лейтенант Скворцов… Вошел дежурный по заставе – он был малого роста, и шашка приволакивалась по полу, – вскинул пятерню к виску: