По филигранным решеткам и тонким металлическим лестницам мы движемся дальше. Шеф передвигается с уверенностью эквилибриста на канате. Но мне надо быть чертовски осторожным, чтобы не набить шишек о выступающие профили или рычаги.
Время от времени шеф бросает взгляд на один из манометров или трогает рукой трубопровод. Здесь шефу знаком каждый маховик, каждая заслонка, каждый клапан, каждый подвод и каждая вспомогательная машина. Я же, напротив, испытываю трудности, пытаясь хоть немного разобраться в этой путанице.
Шеф делает движения рукой направо, налево, наверх, вниз. Если он указывает на отдельные агрегаты, то делает это так, будто хочет представить мне живого человека. Я киваю машинам: я в свою очередь представляюсь им. Еще несколько ступенек вниз, и мы находимся на одной высоте с центральной частью реактора. Мне затруднительно представить себе, что за окрашенной в серый цвет стальной стеной, которую я могу потрогать рукой, происходит чудо ядерной реакции и освобождается огромная энергия.
Не слышно ни звука. В этой беззвучности есть что-то мистическое. Меня охватывает странное волнение, какое обычно бывает только в цирковых залах. Расщепление ядра — почему оно происходит не с треском? Почему по меньшей мере не так громко, как при колке дров? К ревущему пламени мазутных форсунок я привык, я видел также угольное пламя в угольных ямах; ревущие адские бездны. И это безмолвие здесь! Оно глубоко беспокоит меня. Временами меня охватывает чувство, что я оглох. Я живу моими чувствами, но здесь нет ничего для глаза, ничего для уха, ничего, что можно почувствовать, потрогать. Мои глаза видят только трубопроводы и странно оформленные литые детали. Даже примитивнейшая паровая машина по сравнению с тем, что я вижу здесь, представляла бы собой более эффектную оптическую картину.
Я представляю себе ярко-красный шар в окружении воды, сверкающее грюнсвальдское солнце в слепящем ореоле, желто-оранжево-красное. Или же там внутри все выглядит совершенно по-другому: холодный голубой жар как от огня Эльма? Или же как от Северного сияния? Один-единственный раз я видел на небе Северное сияние: занавес из света, тонкие стеклянные стержни, излучающие изнутри свет, который на ночном небе взлетает до зенита.
Шеф делает два-три шага по лестнице и снова оказывается с телефонной трубкой, из которой слышится дребезжащий искаженный голос. Шеф передает на пульт управления, где мы сейчас находимся, а заодно и показания стрелок двух манометров рядом с ним.
Так как хочу фотографировать с другой точки, то я вроде маяка с вращающимся огнем, перевожу глаза на плотно укутанные трубопроводы, на причудливые стальные чудища, круглые и угловатые агрегаты, стрелы, предупредительные вывески, манометры, выкрашенные в серый цвет. И тут в сумбуре трубопроводов и вентилей я обнаруживаю висячий замок, настоящий нормальный, наполовину проржавевший амбарный замок! Напрасно пытаюсь я подавить подступивший позыв к смеху, и из-за этого разражаюсь дерзким хихиканьем. Шеф удостаивает меня рассеянным взглядом.
— Если бы я увидел такое на каком-либо курятнике, то не увидел бы в этом ничего смешного, — говорю я и показываю на замок, — но здесь? — И тогда ухмыляется и шеф.
В то время как я навожу камеру, нажимаю на затвор, снова навожу, шеф объясняет:
— Во время строительства каждую ночь проводили проверки рентгеном. Затем следовали гелиевые тесты на протечку — гелий указывает места протечек, которые не может обнаружить рентген. И если появлялся малейший дефект, заново делали всю деталь. Между прочим, строительный консорциум называется «Бебкок-Интератом».
Так как я фотографирую, то могу только кивнуть, показывая этим, что понимаю, о чем идет речь. Я бы с удовольствием подал и экскурсоводу знак остановиться: сначала вот до сюда, затем сделать перерыв! Потом снова фотографировать. И только затем продолжение текста. Но шеф уже снова говорит:
— Вокруг центральной части реактора сооружена защита от столкновения. У корабля, как вы, очевидно, знаете, — двойное дно. Промежуточное пространство может быть заполнено водой. Вода в таком случае служит для защиты от излучения, например, на верфи.
Шеф переводит дыхание и продолжает:
— Между прочим, вся камера безопасности тоже может быть заполнена водой. Клапаны затопления (кингстоны) расположены вон там внизу. Отсюда их не видно. Таким образом камера безопасности не может быть раздавлена, если корабль затонет. В этом случае кингстоны откроются автоматически и в мгновение нуль, запятая, ничего — произойдет выравнивание давлений.