Я смотрела на облака; одно было похоже на ребёнка, завёрнутого в одеяло. Я, наверное, рехнулась. Лежу на дороге посреди ночи и воображаю, будто вижу в небе младенцев.
НОЭЛЬ. Ну, да, это я виноват, что ты родила только двоих.
УНА. Что?
НОЭЛЬ. Скажешь нет?
УНА. Ты-то при чём?
НОЭЛЬ. Перестань, мама. После моего рождения у тебя уже не могло быть детей. Неужели ты никогда не винила меня за это?
УНА. Конечно, нет.
НОЭЛЬ. Неправда! Ну, а сейчас…
УНА. Что?
НОЭЛЬ. Что заставило тебя встать?
УНА. А?
НОЭЛЬ. С дороги?
УНА. Я подумала о том, чего могу не увидеть.
НОЭЛЬ. Внуков.
УНА. Может быть.
НОЭЛЬ. А что если у тебя не будет этих долбанных внуков? Ты и за это никогда меня не простишь?
Уна не отвечает.
Луч фонаря освещает их. Входят Пэдди и Дедре.
ПЭДДИ. Уна?
Уна и Ноэль поворачиваются к ним.
ПЭДДИ. Вы что здесь делаете?
УНА. Ничего. Разговариваем.
ПЭДДИ. Я из-за вас чуть с ума не сошёл! Мы с Дедре обежали все поля. А эти два идиота стоят на дороге посреди ночи! Вас же машина могла сбить! Вот уже до чего дошло? Носимся со своей виной. Все до одного. Но я ни в чём не виноват, и ты ни в чём не виновата, и никто ни в чём не виноват! Хватит уже цепляться за мёртвых, пора подумать о живых. А если нет… Тогда я не знаю, сколько ещё смогу вынести. Слышишь меня? Тебе выбирать, Уна. Можешь оттолкнуть нас всех и до конца дней своих жить озлобленной старухой. А можешь перестать наказывать нас и дашь всем нам жить дальше. Решай!
УНА. Я сама себя наказываю.
Уна смотрит на Ноэля.
Это не тебя мне надо прощать. А его. Как я его отпущу, когда не могу простить?
Ноэль плачет. Остальные трое смотрят на него.
Дедре делает к нему шаг, но Пэдди хватает её за руку и оборачивается к Уне.
УНА. Наверное, я поднялась с дороги, потому что подумала о том хорошем, что ещё может с нами случиться. Если ты не женишься, не заведёшь детей, значит состоишься в другом.
Она обнимает его, он рыдает.
НОЭЛЬ. А вдруг я тебя разочарую?
УНА. Не разочаруешь. Пока остаёшься самим собой.
НОЭЛЬ. Не так-то легко.
УНА. Ещё бы! Но надо нести свой крест до конца.
ПЭДДИ. Домой!
УНА. Идёшь?
НОЭЛЬ. Иду.
Они уходят. Ноэль проходит мимо Дедре, даже не взглянув на неё. Дедре, всеми забытая, на мгновение остаётся на сцене одна.
Возвращается Пэдди.
ПЭДДИ. Ты идёшь, Дедре?
Они уходят.
ШОН. Под деревьями темно и прохладно. Солнечный свет почти не проникает сюда; сосновые иголки покрывают землю тёмным ковром. Тропинка бежит между ровными рядами деревьев; впереди на тропинку выскочил заяц, замер на мгновение, поднял голову, принюхался. Потом прыгнул в заросли ежевики и удрал в лес. На опушке среди цветов лениво прокладывает себе путь пчела. Оттуда, с залитого солнечным светом луга слышны голоса, и меня тянет к ним. Я стою здесь, в тени, смотрю на них и не смею даже ступить в их солнечный мир. Они то и дело оборачиваются сюда, будто чувствуют моё присутствие, и тогда тень воспоминания пробегает по лицам, взгляд становится туманным. А потом они снова поворачиваются друг к другу и снова земные дела увлекают их за собой.
ПЭДДИ. Не было этого!
УНА. Было, было! Правда, Ноэль?
НОЭЛЬ. Ты боялся, что в новой машине нас стошнит, поэтому высадил нас и заставил идти пешком.
ПЭДДИ. Не помню такого. Зато я помню, как мы были на скачках, и ты на стоянке отпустил ручник. Мне пришлось на ходу запрыгнуть в машину, чтобы не въехать в «Мерседес» напротив.
НОЭЛЬ. Это не я, это Шон.
УНА. А когда мы поехали домой, Дедре, то проткнули колесо. Запаски, как обычно, не было, и мы среди ночи торчали неведомо где, пока Пэдди ходил пешком до автосервиса.
ПЭДДИ. Мобильных тогда и в помине не было.
ШОН. Они как дети — хватаются за погремушки. Радуются игре света и теплу на лицах. То ссорятся, то мирятся, раздувают из мухи слона — словом, жизнь идёт.
УНА. Пэдди! Куда он запропастился?
Уна уходит.
ДЕДРЕ. Значит, тебе нравится в Барселоне.