— Не надо песен! — мрачно сказал Константин. — Ты сам поверил, что это мы с советником решили Толю! Ты сам.
— Бог ты мой, — засуетился Миша. — Почему? Почему я сам?
Константин поддернул за стрелку черную брючину и положил ногу на ногу.
— Потому что ты не поверил, что это сделал старичок с брошкой.
— Почему я не поверил? — как эхо, повторил за ним Миша.
— Потому что он у вас свой человек! — добил его Константин. — Потому что ты его отлично знаешь, Миша!
— Я знаю? — побледнел Миша. — Да зачем он мне нужен? Брошки Фаберже не в цене… Да чтобы мне век его не видеть!
— Не надо песен,— предупредил Белый Медведь. — Кто приходил к оценщику?! Колись, падло!
Миша печально посмотрел на Константина.
— Как тебе не стыдно, Костик… Зачем же так при посторонних?
Константин напомнил ему почти спокойно:
— Он не посторонний. В него тоже стреляли. Из-за тебя!
Миша посмотрел на меня с нескрываемой злобой. Еще в магазине я уловил этот взгляд. И тогда я не понял его значения и теперь не понимал. Глядя на меня, Миша загадочно вздохнул.
— Почему из-за меня? — Миша пожал плечами. — Это его проблемы…
— Это мои проблемы! — саданул ладонью по столу Константин.
Миша сморщился, как от боли, посмотрел на дверь, за которой где-то в глубине дома спали его птички, и покачал грустно лысой розовой головой.
— Зачем столько эмоций?
— Бля! — рявкнул Белый Медведь. — Ты можешь понять, что меня уже нет?! Что я почти труп?! Что этот старичок следом за Толей меня на струну подвесит!
Миша сочувственно вздохнул:
— Ну а я-то при чем?
Белый Медведь очень волновался. Я его таким взволнованным никогда еще не видел. Зажигалка в его руке не зажигалась, искры сыпались из-под колесика, а пламени не было. Миша, широко раскрыв глаза, удивленного наблюдал за ним. Наконец вспыхнуло узкое пламя. Константин быстрыми затяжками прикурил черную сигарету. Звонко щелкнул металлической крышкой, глубоко затянулся и сказал уже спокойно сквозь дым:
— Я не хочу быть трупом… Я еще не готов… Я понятно излагаю?
Миша даже рот раскрыл от изумления:
— К чему ты не готов?
Константин, прищурившись, выпустил в опрокинутую чашку абажура голубую струю дыма.
— К смерти.
Теперь заволновался Миша, заерзал на стуле, распахнул халат на волосатой груди.
— Чудак… Разве к этому можно быть готовым?
Константин мрачно посмотрел на него.
— А для чего тогда жить?
Миша даже подпрыгнул на стуле.
— Чтобы готовиться к смерти? Ну, ты чудак, Костик… Неужели ты такой чудак?
Константин затянулся в последний раз и с силой затушил сигарету в хрустальной пепельнице.
— Вот такой я чудак.
Миша развел пухлыми руками.
— Костик, извини… Ты не понимаешь простую вещь… Жить надо, чтобы жить! Это очень простая, но трудно понимаемая вещь. Жить, чтобы жить! И больше в этой пошлой истории нет никакого другого смысла! Ни-ка-ко-го!
Миша, грустно улыбаясь, посмотрел на дверь, ведущую в глубину его уютного дома. А Константин правой рукой откинул пиджак, взял с тахты пистолет и положил его на стол рядом с серебряным столовым ножом. На тяжелый стук пистолета обернулся Миша. Константин улыбнулся ему и взял со стола пистолет.
— Тебе проще. Тебе готовиться не надо. Ты всегда готов, как пионер.— Константин большим пальцем снял предохранитель. — Тебе не страшно. Счастливый…
Миша побледнел и схватился пухлой рукой за волосатую грудь.
— Костик… За что?… У меня же маленькие птички…
Молнией сверкнула золотая фикса.
— Значит, и ты не готов? О жизни хорошо рассуждать, когда смерть далеко… А она не далеко, Миша… Она всегда рядом. Именно в этом смысл всей пошлой истории, как ты выразился…
У Миши действительно прихватило сердце, теперь он морщился по-настоящему, жадно хватал воздух быстрыми глотками.
— Что ты хочешь? Что?
Константин поставил руку с пистолетом локтем на стол; направил черный ствол прямо в сморщенный розовый лоб:
— Кто приходил к оценщику?
Миша, закатив глаза, тоже смотрел на свой лоб.
— Ты не сделаешь этого… У меня маленькие птички…
Константин ответил устало:
— Ты меня знаешь, Миша.
Миша опустил голову.
— Я тебя очень хорошо знаю, Белый Медведь…
— Вот и ладушки, — подбодрил его Константин. — Говори.
Миша поднял глаза, искоса посмотрел на черный ствол.
— Положи его… Положи… Не могу…
— Боишься, — посочувствовал ему Константин.
— Боюсь… — нехотя признался Миша.
— А я тебя боюсь, Миша.
— Почему? — глядя на ствол, удивился Миша.
Константин положил пистолет и объяснил:
— Боюсь людей, у которых на сложные вопросы всегда имеется очень простой ответ. Ты страшный человек, Миша.
Миша глубоко вздохнул и виновато улыбнулся.
— У тебя нет детей… Это потому, что у тебя нет детей…
Константин помрачнел.
— Кто к вам приходил?
Миша с тоской посмотрел на свою пустую рюмку.
— Давай хоть выпьем… Сердце… Мне надо… Чуть— чуть…
Константин плеснул ему из узкой бутылки, потом себе, а потом мне. Миша потянулся к нему рюмкой чокнуться, но Константин быстро выпил и поставил свою пустую рюмку на стол. Миша мелкими глотками, как лекарство, осушил свою. Мне пить не хотелось. Мне было жалко Мишу. Константин, склонив голову, выжидательно смотрел на него. А Миша, массируя волосатую грудь, все не начинал говорить, оттягивал ответ.
— Боишься его? — тихо спросил Константин.
— А то, — вздохнул Миша.
Константин придвинул к себе пистолет.
— Он далеко, а я рядом.
Миша зло отпихнул от себя тарелку с балыком.
— Неужели ты сам не догадался, Костик?! Ты же такой умный мэн! Зачем ты меня пугаешь?
То, что произошло после этих слов, мне, признаюсь, не описать. Ну как описать флюиды догадок и ответов, мелькающие на обоих лицах, как описать диалог без слов, диалог одними красноречивыми взглядами, чуть заметной мимикой, все понимающими улыбками и удовлетворенными кивками? Их долгий безмолвный диалог закончился громким шлепком Константина по розовому махровому плечу Миши. Миша устало откинулся на стуле. А Константин долго сидел с презрительной улыбкой, из-под поднятой верхней губы сверкала золотая фикса.
Потом Константин достал свою записную книжку и что-то показал в ней Мише. Миша кивнул и закрыл глаза. Константин помрачнел.
— Но Толю не он убил, — сказал вдруг Миша.
— А кто же? — насторожился Константин. — Мы с советником что ли?
Миша начал сбивчиво объяснять:
— Какой ему интерес убивать? Он же кроме гарнитура хотел еще зеркало вывезти…
— Какое зеркало? — удивился Константин. — В гарнитуре есть зеркало.
— Я знаю? Старинное зеркало какое-то… Толя плотникам ящик специально особый заказал для этого зеркала. Чтоб все увезти одним контейнером. Вместе с гарнитуром… — Миша вздохнул. — Я так думаю, Костик, вся эта жуткая история ради этого зеркала затея— на, — Миша наклонился к самому уху Константина. — Гарнитур нужен только для того, чтобы вместе с ним это зеркало вывезти одним контейнером. Под видом мебели.
— Не может быть?! — не поверил Константин.
Миша зло посмотрел на меня.
— Может, Костик, может.
Константин задумался.
Миша схватил бутылку, налил себе и Константину, наклонил бутылку в мою сторону, но, увидев мою полную рюмку, ожег меня ненавидящим взглядом.
— Костик, — сказал он, поднимая рюмку. — Умоляю тебя, никому не говори, что я тебе сказал… Я тебя умоляю…
Константин чокнулся с ним.
— Ты ничего не сказал, Миша. Мой советник — свидетель. Я сам догадался, — он посмотрел на меня. — Ты же видел, Ивасик, что я сам догадался?
Они выпили, а я не тронул свою рюмку. Мне было не до этого, Миша, успокоившись, опять начал говорить про Россию — родину плейбоев. Говорил, что самый крутой в России плейбой был Лёник Брежнев. Он всю Америку на уши поставил, когда был там с визитом. Янки до сих пор помнят, как пьяный Лёник их президента Никсона на машине катал. Гнал под двести миль в час по техасской автостраде, напевая под нос: «Малая земля, кровавая земля…» Никсон решил, что это Лёник так про Америку. Наши подлодки на фунте вокруг всей Америки лежали: одно нажатие кнопки — и Штаты — «малая земля, кровавая земля»…