— Да, — сокрушался Миша, — теперь не то. Теперь они нас не боятся. Самое страшное, что может теперь наш пьяный президент, — обоссать их аэродром имени Джона Кеннеди. И абзац! Надо признать, мужики, что холодную войну мы им проорали с треском!
Константин посмотрел на часы:
— Ну, будь здоров, Михал Натаныч, спасибо за угощение. Нам пора. Привет жене. Береги птичек.
Константин поставил пистолет на предохранитель и спрятал его в карман. Миша сказал печально:
— Извини, Костик… Помнишь Вологду? Какое время было! А? Кто знал, что все так по-блядски обернется?
— Константин толкнул меня коленом и встал.
— Слушай, Миша, можно я твою бутылочку захвачу? Приятный напиток, — он подмигнул мне. — Мой советник почти не пил. Хочу его побаловать. Он сегодня заслужил выпивку.
— Да Бог ты мой! — засуетился Миша. — Хочешь, дам тебе закупоренную? Целочку! Хочешь?
— Сойдет,— сказал Константин и прихватил со стола бутылку.
Миша проводил нас до калитки, успокоил пса и сказал Константину, прощаясь:
— Костик, только не говори никому, что я тебе сказал. Умоляю! У меня же птички.
— Ты ничего не сказал. Я сам догадался. Советник — свидетель, — сказал Константин. — И ты ничего не говори генералу. Что мы заехали к тебе — не говори!
— Как я могу! — прижал к груди пухлые руки Миша. — Ты же сейчас меня предупредил! Как же я могу?! Я же не сука, Костик.
«Отец», дожидаясь нас, обкурил свою лохматку дотла. Мы открыли окна до упора. «Отец» понимал, что у нас что-то не так, дорогой озабоченно кашлял.
— А какое сегодня число? — спросил вдруг Константин.
— Третье, — тут же ответил «отец», — с утра было… Третье июня.
Константин стукнул себя ладонью по лбу.
— Блин! Третье июня! Это же мои именины! Надо же как закрутился… Такой день пропустил…
«Отец» посмотрел на него в зеркальце заднего вида.
— Тебя Костей, что ли, зовут?
— Ну, — расстроился совсем Константин.
— Тогда все верно, — подтвердил «отец», — третьего июня — Константин и мать его Елена.
— Вот именно, мать его, — сокрушался Константин.
«Отец» успокоил:
— Еще успеешь отпраздновать. День-то еще не кончился.
Константин отвинтил пробку на длинной бутылке и протянул ее мне.
— Хлебни, Ивасик. Ты молодец. Заслужил.
Я хлебнул теплый коньяк, пережил глоток и спросил:
— Ты знаешь теперь «третьего»?
— И ты его знаешь, — ответил Константин.
— Откуда? — удивился я.
Константин отхлебнул сам, аккуратно завинтил бутылку и достал из внутреннего кармана свою солидную кожаную книжку. Развернул ее на первой странице и показал мне. Под целлофановой рамочкой была цветная фотография. Моментальная, снятая «поляроидом».
На фоне Эйфелевой башни в Париже, обнявшись, стояли трое. Людмилу я сразу узнал. Разве можно ее не узнать сразу? С обеих сторон ее обнимали улыбающиеся мужчины. В одном я узнал Константина, в другом — профессора русской литературы — месье Леона…
16
Тринадцатая страница
Дальше мы ехали молча. И к бутылке уже не прикладывались. Не до этого было. Бутылку Константин захватил у антиквара, чтобы меня отблагодарить. Он считал, что я заслужил ее, потому что еще вчера, в первом нашем с ним разговоре, вычислил профессора… А вчера ли это было? За эти несколько дней столько событий свалилось на мою бедную голову, начиная с «дня защиты детей», что я уже потерял счет этим дням… Неужели только вчера я познакомился с Константином? Я напряг память и сообразил, что если сейчас вечер третьего июня, то действительно на ночном причале у Строгановского дворца я услышал его сытый, надежный голос ранним утром второго, то есть, выходит, только вчера… Господи, а мне почему-то кажется, что я знаком с ним, как с его Людмилой, лет с трех… Наверное, потому, что он тоже обладает той же энергоинформационной мощью, что и она… Ведь я только голос его услышал и сразу захотел увидеть его. И увидел. На свою голову…
Где-то уже в начале Кировского он толкнул меня коленом.
— Тебе куда, Ивас-сик? На Мойку? Домой?…
— Я понял, что от моего ответа зависит сейчас моя судьба. Я еще могу выйти из игры. Попасть туда, где меня никто не найдет. Константин ждал моего ответа, отвернувшись к окну, не мешая мне решать. И я сказал:
— У тебя же сегодня именины. Неужели ты меня не приглашаешь?
Он посмотрел на меня глазами цвета «металлик» внимательно, без улыбки.
— Я тебя приглашаю, Ивас-сик. Я устрою сегодня роскошный праздник. Дым столбом и простыни дыбом! Я понятно излагаю?
— Идет, — кивнул я.
Константин взял водителя за плечо.
— Отец, перестраивайся в крайний левый ряд. Поворачиваем на Литейный мост.
Мы вышли недалеко от кинотеатра «Ленинград» на Потемкинской. На прощание прокуренный «отец» сказал Константину:
— Ты сегодня осторожно гуляй, директор. Береги себя.
— Спасибо, отец, — Константин щедро рассчитался с пим. — И тебе
— того же. Крепче за баранку держись, шофер. Привет старухе.
Он привез меня к себе домой. Но еще на лестнице объяснил, что не был здесь несколько месяцев, что постоянно живет у себя в офисе, в той самой комнатке за кабинетом, которую он называл «святая святых». Я понял, что с уходом жены квартира эта перестала для него существовать. Открыв железную дверь, он подтвердил мое предположение.
— Заходи, Ивас-сик. Музей-квартира Люды Людоедки. Экспонаты руками не трогать. Не курить, не сорить. Хотя ты и не куришь, Ивас-сик. Только пьешь. Сегодня тебе можно. Сегодня святой день. Проходи на кухню. Остальные комнаты временно для посещений закрыты.
Кухня была модная, просторная, метров двадцать наверное, окнами на Таврический сад. Константин сразу открыл одно окно настежь. В нежилом, наглухо закупоренном музее-квартире было душно. Константин скинул пиджак, достал «трубу» и набрал номер:
— Алё, Боря. Это я. Как дела?
Я догадался, что звонит он водителю Боре. Закончив разговор, Константин крепко пожал мне руку.
— Спасибо, Ивас-сик.
— За что? — не понял я.
— Тебе цены нет, советник. Эти олухи за моей машиной третий час стоят. Уже к Боре подходили, просили закурить. Сигареты у них свои кончились. Генерал, наверное, решил, что мы с тобой, Ивас-сик, запили с горя по-черному в твоей хибаре.
Константин выставил на кухонный стол длинную бутылку.
— Отдохни. А я пока себя в порядок приведу. Сегодня я должен выглядеть как именинник. Сегодня мне это сам Бог велел! А ты и так отлично выглядишь. Настоящий жених. Все, что в холодильнике, — к твоим услугам.
Он ушел в коридор, а я достал из кармана рубашки подаренный мне Критским ксерокс. Дома я привык работать на подоконнике и сейчас подошел к открытому окну, пододвинул ногой табурет и устроился, положив перед собой загадочный лист.
Константин уже в махровом халате с полотенцем вокруг шеи заглянул на кухню.
— Да, Ивас-сик. Ты благородным напитком не увлекайся. До вечера дотяни.
Я с трудом оторвался от плотно исписанного пожелтевшего листа:
— Я работаю, Костя, не мешай.
— Извини, пожалуйста, Ивасик, — шепотом извинился Константин и пропал.
А я опять углубился в изучение таинственной тринадцатой страницы. Известными условными значками на ней были обозначены планеты Солнечной системы, а мелкие цифирьки под ними обозначали, очевидно, время и скорость их обращения вокруг Солнца.
Кое-какие фразы были написаны по-латыни. С трудом я стал доходить до смысла. Автор рукописи, используя астрологические расчеты, пытался вычислить судьбу России! О том, что дело идет именно о России, я понял по ключевым, подчеркнутым цифрам. Начиналась страница с подчеркнутой цифры 1606, за ней столбиком не подчеркнутая 1645, потом опять подчеркнутая 1684, под ней опять не подчеркнутая 1723, следующая подчеркнутая 1762… Подчеркнутые цифры чередовались через семьдесят восемь лет, не подчеркнутые — через тридцать девять… Между цифрами летели французские фразы, перемежаемые латынью… И все— таки я понял! Как же я мог не понять, ведь 1606 год — ключевой год в истории России — Смутное время: Годунов, Отрепьев, Марина Мнишек — это же тема моей недописанной диссертации! Следующая подчеркнутая цифра 1684 — начало царствования юного Петра, начало его реформ — переворот в судьбе России. Значит, следующая цифра — 1762 — должна была стать новым поворотом… Но почему-то не стала. Стала! Год в год на Российском троне утвердилась Екатерина Великая! Расцвет Российской империи: Суворов, Румянцев, Потемкин, Ушаков! Российский флот на Черном море, покорение Крыма, основание Севастополя… «Золотой российский век»…