Настойчиво, без остановки зазвенел дверной звонок.
— Французы так поздно по гостям не ходят, российская манера, — недовольно пробурчал он, поднимаясь из-за стола. — Хозяева, наверное, уж ночные колпаки надели…
— У кого ты снимаешь комнату? — запоздало поинтересовался Лиханов.
— Так, обыкновенные рантье, — на ходу ответил Давыдов.
Комната Давыдова в большой, изрядно запущенной квартире была ближайшей от входной двери. Лиханов услышал приглушенный мужской голос. Говорили по-русски.
В коридоре Давыдов с удивлением глядел на смуглого человека в кепи парижского таксиста. Вроде бы многих знал из русских парижан, но этого видел впервые.
— Извините, — сказал человек, переступив порог и уверенным жестом прикрыв за собой дверь, — я должен встретиться с Борисом Петровичем Лихановым…
Борис не предупреждал, что кого-то ждет. Давыдов насторожился.
— От кого вы? — он сразу подумал о людях Коленчука.
— От его варшавского друга.
Давыдов удивился еще больше — Борис не говорил, что был в Варшаве.
Незнакомец повторил:
— Я должен встретиться с Борисом Петровичем Лихановым. Если он здесь, передайте, что берлинские набойки на его сапогах совсем развалились, Яничек поставил новые. Я подожду здесь, если угодно.
Давыдов покосился на двери в комнаты хозяев. За ними вроде было тихо. Толкнул свою дверь и полушепотом позвал:
— Борис, тут насчет твоих сапог… — усмехнулся, кажется, тут не без тайны, коль говорят загадками. Пароль, что ли? Ай да Борис!
В коридор вышел Лиханов.
— Моя фамилия Фернандес, — сказал незнакомец в кепи таксиста, — Яничек поставил на ваши сапоги новые набойки, берлинские совсем истерлись.
— Извини, Костя, — Лиханов потянулся к вешалке, где висел его старый чесучовый пыльник, — нам нужно поговорить…
— Ночь на дворе. Идите в комнату. Я посижу на кухне. Когда они остались вдвоем, Фернандес сказал:
— Я привез, как сказал классик, пренеприятнейшее известие. В Париже объявился барон Крюндер, вы знаете его настоящую фамилию?
Лиханов молча глядел исподлобья. Крюндер, черт бы его побрал! Только этого не хватало! Что, теперь опять нужно задавать стрекача, чтобы по милости этой падали не попасть в Интерпол? Не за тем он оставил в Варшаве свой советский паспорт и билет до Москвы!
Фернандес продолжал:
— Его настоящее имя Фриц Дост, он офицер службы безопасности рейха и в Париж приехал, чтобы найти Дорна.
— Что же получается, — зло отрезал Лиханов, — я уже лишний?
— Об этом нет речи. Есть приказ опередить Крюндера. Либо пойти по его следам и отбить Дорна.
— Отбить Дорна? Пусть Крюндер еще найдет его.
— Я целый день «водил» Крюндера, — Фернандес покосился на стул, — разрешите присесть? Вот письмо, которое мне удалось перехватить. Сработал не хуже заправского карманника с Лиговки, — упоминание петроградского района навеяло на Лиханова щемящую тоску, ему сразу стал симпатичен смуглолицый со странной нерусской фамилией, но все же он признал в нем своего. — Обратите внимание, письмо написано по-русски. Человек, писавший его, явно знал, что за штучка Крюндер-Дост. Этот человек мог знать его по Лондону, где Дост выдавал себя за русского эмигранта из Прибалтики. Вы не предполагаете, кто это мог быть? Никого не помните из лондонского окружения Крюндера? Кого-то, например, из школы фон Лампе?
Лиханов взял письмо и спохватился:
— Послушайте, да вы поешьте… Берите картошку, — он кивнул на кастрюльку. — Картошка местная, значит, сладкая, но вот огурцы настоящие, Давыдов сам солит, и капусту тоже квасит сам, по старым, так сказать, рецептам… Закусите, да налейте себе… — и начал читать.
— Нет, — сказал, сложив листок, — это не русский человек писал. «Советуем следить за фургоном «Хлеб из Нанта». Да таких фургонов в Париже сколько угодно! Послушайте, так Дорн у Коленчука?! — наконец дошло до него главное содержание письма, он присвистнул. — Я как раз вчера и сегодня был в том замке на Сене. Если Дорн там, надежды мало.
— В любом случае, — проговорил Фернандес, наслаждаясь сладковато-острым вкусом квашений, — нужно иметь в виду, Крюндер письмо уже читал. Мне оно досталось распечатанным и измятым, — причмокнул губами и потянулся за огурцом.
Лиханов понял, что сегодня этот человек не ел.
XVI
Генерал Гизевиус умышленно не стал останавливаться в отеле «Дрезден». Он снял номер в менее респектабельном «Кёльне». И подальше от глаз, и поближе к событиям. Небе, старый друг, в тридцать третьем они вместе, выдержав государственный экзамен по юриспруденции, были направлены на службу в полицию — как вполне благонадежные молодые члены «Стального шлема», позвонил сразу же, как только Чемберлен вышел от Гитлера, и сказал одно лишь слово: «Кончено». Это одно слово, произнесенное в доли секунды, зафиксировать не смогли бы, но значило оно многое — Гитлер с Чемберленом не договорились. Дело идет к катастрофе.