— Я просто хотела, чтоб мы были все вместе. Неужели я просила так много? За что отняли у меня все? — шептала я, обнимая крест любимого, не чувствуя, что промокаю до нитки под дождем. — Я так люблю тебя! Боже, как же я люблю тебя! Почему ты ушел, а любовь так же живет во мне? Замолкала потому, что горло разрывало, сводя спазмами жуткой боли. Горело, резало, жгло. Отдышавшись, снова шептала ему, словно молитву, напевая слова отчаяния. — Живет… И теперь приносит только ужасную боль. Я так скучаю, как же скучаю… Если бы ты только мог вернуться к нам, я больше никогда не упрекнула бы тебя за отлучки. Если бы только вернулся… Хотелось рыть пальцами землю, найти его там в глубине, и вернуть. Сумасшествие? Да я была не в себе. И именно в тот момент было бы в пору признаться в этом самой себе. Но вместо этого закричала громко, страшно, отчаянно, так что от моего крика вороны, сидящие на ближайших деревьях, полетали с них. — Твой брат вернулся! Живой и невредимый…. Как я и говорила тебе! А где же ты теперь? К чему привели эти проклятые поиски? Кто вернет мне тебя? — голос утихал, и переходил в завывающий плач. — Как же я ненавижу его! Упала грудью на могилу, прижимаясь так же, как когда-то к любимому, и громко обреченно зарыдала. Меня трясло, как последние оставшиеся на деревьях жёлтые листья под бьющими по ним каплями дождя. Но я совершенно не чувствовала холод, казалось, что больше не почувствую никогда ничего, кроме раздирающей изнутри муки.
Я вернулась домой глубоко затемно. Мама к тому времени уже уложила Кирилла. Тихонько прошла на кухню и села на стул, не включив свет. Посмотрела на свои руки, даже в темноте виднелась на них грязь. Но у меня просто не было сил отмыться от могильной земли. Я была опустошена полностью и окончательно.
Мама вошла тихо, и тоже не стала включать свет. Села рядом и впервые за все время заговорила о случившемся:
— Время лечит дочка, — произнесла она очень тихо, будто боялась спугнуть. — Нужно только перетерпеть, родненькая. Нужно потерпеть. Поверь, я знаю о чем, говорю. Нет, я не обещаю, что ты забудешь мужа, но со временем станет легче это точно. Свыкнешься, сживешься, и однажды, привыкнешь без него. Но главное сейчас не отталкивать правду, ее нужно принять, чтобы потом не было тяжелей. Она говорила, а я слышала в ее голосе плач, и пусть мне не было видно сейчас лица мамы, но я знала, что по щекам у нее текут слезы, так же как у меня.
Положила голову на стол и заплакала, впервые так горько, в голос при ней. А мама гладила по спине, утешая, она знала, что однажды станет легче. Но я не знала, не верила в это. И не уверена, что хотела, ведь так я еще чувствовала любимого. Люди не машины, но тоже способны ломаться, только для их починки не существует сервиса и деталей. И я ломалась, не в силах справиться с горем. Сама того не замечая, замыкалась в себе, отдаляясь ото всех. Позволила горечи взять верх над собой, утопая в тоске и печали. Я уже не искала утешения в сыне, больше не хотела ничего, просто сидела отстранено в комнате, делая вид, что все нормально. Тем временем, как во мне нарастала бомба замедленного действия, и ее таймер уже истекал.
5 ГЛАВА
Макс припарковал машину у дома Жени, и скрестив руки на руле стал ждать. Он в последние дни частенько сюда проезжал, но выйти так и не решался. Мужчина наблюдал, как мать жены брата гуляет с его племянником. Она всегда выходила в одно время и гуляла с коляской по несколько часов. И ни разу с ними он не видел Женю. Но Максим встретил ее на кладбище на девять дней со смерти Игната. Вернее, как встретил, заметил издалека. Он приехал тогда позже всех вечером, хотел побыть на могиле брата один, но там была она. Замер как вкопанный на полпути, не в состоянии сдвинуться с места. А потом придя в себя скользнул в тень деревьев чтобы девушка не заметила его, но ей было явно не до визитеров.
Женя словно находилась в прострации, долго стояла обняв себя руками и молча покачивалась. А потом упала на колени и вцепившись в крест закричала, голосом пропитанным болью и злостью: