Чем закончилась её мольба и как мы с ней распрощались, честное слово, не помню. Не помню как мы пустились в обратный путь. Впрочем, мне достаточно детально вспоминается наш медленный шаг по опавшей листве соседского двора, я тогда обратил внимание, что листья шуршат под ногами, точно полиэтиленовые пакеты. Хотел поделиться своим наблюдением с матерью, но она находилась в состоянии глубокого раздумья. Всю оставшуюся дорогу — примерно метров 100, мама каждые несколько секунд проверяла наличие карманов. Надо сказать, что её попытки не увенчались успехом, желанные сигареты остались дома на холодильнике.
Перед нами проехал молоковоз, запахло соляркой и столб пыли поднялся вверх. Я громко-громко чихнул, в общем, как всегда, и мать вспомнила о моем существовании. Она пожелала мне здоровья, забрала сумку, которая успела мне изрядно надоесть тяжестью и причиняемой болью. На ладони остались вдавленные следы, пальцы побелели.
— Сынок, — произнесла мама, когда я разглядывал пострадавшую руку, — чего ты не сказал, что тебе тяжело?— Что ты, мама, мне вовсе не тяжело, просто руки болят. Она улыбнулась, такой теплой родной улыбкой, что октябрьский день переменился на летний. Я расстегнул молнию на воротнике. Мама слабо запротестовала. Пожалуй, она не была против открытой шеи, просто выполняла родительский долг, поэтому я лишь улыбнулся её замечанию.
Встреча с той странной женщиной меня почему-то не волновала. Не знаю, быть может, ввиду возраста, а быть может, потому, что возвращаясь, я думал только о котенке, сидевшему на горе мусора. Оказавшись вблизи нашего девятиэтажного дома, я спросил:
— Мам, а может всё-таки возьмем к себе котенка?
— Беги, беги, если он, конечно, еще там.
Боже, как я побежал. Наверное, скорость была в два раза быстрей той скорости, когда мы с мальчишками убегали от разгневанного водителя автобуса. Мы придумали себе идиотскую забаву, — швыряли снежки по общественному транспорту. Нам нравилось видеть как уставшие от работы пассажиры, навалившись головами на окна, пугались от ударов наших мощных снежков.
Добежав к мусорным бакам, я не сразу завидел котенка. Он скрылся от холодного дня под разорванной картонной коробкой. Вытащив его из укрытия, он не мяукал, не кричал. Ослабший, холодный, голодный он мне влез под расстёгнутый ворот куртки, и начал вылизывать шершавым языком шею. От щекотки я засмеялся.
Вернувшись в квартирку, мы распаковали покупки, накормили творогом кота. Мать снова взгрустнула и закрылась в кухне. Я долгое время игрался с котенком, потом вспомнил, что ему не досталось молока. Взяв его на руки, я последовал в кухню. Мать сидела вся в слезах с размазанной черной тушью под глазами и на щеках. Воняло табаком и веяло холодом из открытой форточки. Она с трудом потушила сигарету об переполненную окурками пепельницу, вытерла ладонями лицо и с вымученной улыбкой спросила:
— Как у вас дела?
— Хорошо, а у тебя? — сказал я, глядя на неё через клубы сизого дыма.
— Грустно мне, сынок.
Я уселся на трехногою табуретку. Безымянный кот сидя у меня на ногах громко замурлыкал.
— Почему? — Хотела бы я сказать, но мне кажется ты еще слишком мал, чтобы услышать правдивый ответ.
— Я не мал! — искренне возмутился я, вскакивая с табуретки.
— Ну конечно-конечно, — она машинально потянулась за сигаретой, но заметив мой осуждающий взгляд, сунула руку в карман халата.
— Мам, ну так в чём дело, а? — спросил я и сел на табурет.
— Видишь ли, дело в том..., — она вдруг умолкла и отвернулась к окну.
Я тогда действительно не имел понятия, что конкретно случилось. Разумеется, имел массу версий, но что конкретно: тяжелый развод, переезд, работа, пошатнувшиеся здоровье дедушки? Однако все вышеупомянутые темы мама охотно со мной обсуждала, особенно работу, — переговоры заказчиками, судебные запреты, нотариусы, ну и прочее. «Что же случилось сейчас?» — задавался я вопросом. Мне никак в голову не могла прийти мысль, что виной переполненной пепельницы стала та встреча с пожилой женщиной, у которой явно не все дома.
Мама долго смотрела в окно, и я уже успел обнаружить у рыжего в шерсти ни одну пару блох. Мама всё раздумывала — говорить не говорить, закусывала губу, тяжко вздыхала. А потом она всё же ответила. Ответила, потому что воспитывалась отцом, и думаю именно по этой самой причине её не остановил мой юный возраст. Ответила потому, что была и остаётся сторонником правды, какой бы эта правда не была тяжелой.