Это был такой район.
Что касается замков, у меня не так много опыта. Я не ношу отмычек; никогда ими не пользовался, даже в прежней жизни мошенника. В отличие от многих мошенников, я не выбирал себе жертвой простых жителей Нью-Йорка. Я нацелился на тех, кто заслуживает того, чтобы его обчистили. Моими любимыми целями были страховые компании. Чем крупнее, тем лучше. На мой взгляд, это была самая крупная афера в мире. Справедливо, что время от времени они проверяют свои карманы. А чтобы обмануть страховую компанию, мне не нужно было вламываться; мне просто нужно было убедиться, что меня пригласят. Моя игра заключалась не только в разговорах. У меня были физические данные, подтверждающие это. Я годами изучал ловкость рук. Мой отец…Он был настоящим художником, профессионалом, работавшим в барах и метро. Я учился у него, и со временем у меня развилась особая техника: глубокое чувство веса, осязания и движения. Мой отец называл это «умными руками». Именно это отточенное чувство подсказало мне, что что-то не так.
Я вынул ключ из замка. Вставил его обратно. Потом вынул. Повторил.
Работа была тише и плавнее, чем я помнил. Менее громоздко, меньше сопротивления, меньше давления. Мой ключ почти сам собой проскользнул, словно сквозь сливки. Я проверил зубцы: они были настолько твёрдыми и острыми, насколько это вообще возможно для свежевырезанных ключей. На лицевой стороне замка, стандартного двухцилиндрового засова, были царапины вокруг замочной скважины, но потом я вспомнил, что парень, управляющий турагентством в офисе внизу, любил добавлять бурбон в утренний кофе. Я несколько раз слышал, как он возится с ключами, и в то единственное утро, когда я прошёл мимо него в вестибюле, его дыхание чуть не сбило меня с ног. Год назад я бы этого не заметил. Я был бы таким же пьяным, как турагент.
Если не считать царапин на замке, нельзя было отрицать, что принцип работы ключа кардинально изменился. Если бы владелец сменил механизм замка, мой ключ бы не работал. Никакого заметного запаха от замка или ключа, который был сухим на ощупь, не было. Если бы туда распылили баллончик WD-40, я бы почувствовал запах. Объяснение было только одно: кто-то взломал замок, поскольку я ушёл из офиса этим утром. Воскресенья в офисе стали необходимым злом, поскольку я привык там ночевать. Я больше не мог позволить себе платить за квартиру и офис. Всё, что мне было нужно – это раскладная кровать в задней комнате.
Хозяин не мог позволить себе сигнализацию. Я тоже, но мне всё равно хотелось какой-то безопасности. Дверь открывалась внутрь. Я приоткрыл её на полдюйма и увидел монету в углублении справа от дверной рамы, со стороны замка. Сама дверца закрывала половину монеты, не давая ей упасть на ступеньку. Вечером, выходя за едой, я просовывал монету в щель между рамой и дверью, вставляя её в отверстие в форме монеты, которое я прорезал в раме перочинным ножом. Если кто-то взломает дверь и не захочет, чтобы я узнал, он услышит падение монеты, распознает в ней поделку и аккуратно положит её на место. Вся надежда была на то, что злоумышленник сосредоточится на звуке и блеске падающей монеты и не заметит зубочистку, застрявшую ровно в десяти дюймах над первой петлей с противоположной стороны двери.
Кем бы ни был мой злоумышленник в ту ночь, он позаботился о том, чтобы вернуть монету на место, но промахнулся по зубочистке, которая лежала на ступеньке.
Из пяти офисов здания три были заняты: туристическое агентство, находившееся на грани банкротства, финансовый консультант, которого я пока нигде не видел поблизости, и подозрительный гипнотизёр, любивший ходить на дом. В основном они работали с девяти до пяти, а в случае турагента и гипнотизёра – с одиннадцати до трёх. Ни за что они не пришли бы в воскресенье и ни за что не потрудились бы заменить монетку. Будь это мои соседи, они бы положили монетку в карман и забыли бы о ней.
Я уронил газету и наклонился, чтобы её поднять. Пока я отдыхал на корточках, я решил перевязать шнурки. Слева никого. Справа никого.
Шаркая ногами в поисках второго ботинка, я оглядел противоположную сторону улицы. И снова ничего. Несколько машин слева от меня, но это были старые импортные, с запотевшими лобовыми стеклами; никак не машины наблюдения. Через дорогу справа от меня парочка, держась за руки, вошла в таверну «Песочные часы» – театральные наркоманы, перекусывающие перед представлением. С тех пор, как я переехал сюда, я дважды был в таверне, оба раза ел равиоли с лобстером и умудрился избежать таинственного пива и специального предложения, которое менялось вместе с поворотом больших песочных часов на стене за барной стойкой. Воздержание по-прежнему было для меня делом одного дня за раз.