— Едем в гостиницу. И помалкивайте, чичерона, окей? — буркнула Елена, опускаясь на сиденье.
8. В ПАЛАТЕ
Утром Елену отвезли в ЦКБ, Центральную Кремлевскую Больницу, на том же длинном сверкающем автомобиле, который сегодня показался ей похожим на катафалк.
Крестницы не было. Хорошая гейша знает, когда клиента лучше оставить в одиночестве.
Ночь была изнурительной. Елена ужасно устала. До рассвета она ходила из одного конца апартаментов в другой, иногда присаживалась к столу порыдать и снова вскакивала. Ноги из-за этого ныли, но это ладно. Хуже, что тряслись руки. От колебаний и от страха. Решение было принято, а решимости так и не накопилось.
Нужно, чтоб не дрогнули пальцы, а они перед выходом не смогли даже застегнуть пуговицы на пальто.
Во всем была виновата надежда. Она ослабляет, лишает твердости. Вдруг действительно произойдет чудо? Вдруг есть некая магическая сила любви и жизни, та самая энергия Ки, которая передастся Алику, и он очнется? И тогда не придется… Елена даже мысленно не закончила эту фразу. Накатила паника. Нет, нет, нет! Увезти его отсюда, как посоветовала многоумная гейша. Созвать консилиум из самых главных светил. Создать специальный научно-медицинский центр, который будет заниматься одной-единственной проблемой: выводом сознания из комы.
От этой мысли стало немного легче, хотя Елена отлично знала: самообман, никакие светила не помогут, так и будешь год за годом состоять хранительницей овощной грядки… Матерно обругала себя за поганую метафору. Затряслась пуще прежнего.
От нервов, от упадка сил плохо регистрировала окружающее. Даже не запомнила, как оказалась в кабинете, не расслышала, как зовут очкастого, седобородого в белом халате. Он объяснял что-то про квазикогнитивные реакции и дофаминергетические рецепторы, она автоматически кивала. Вскинулась только когда врач спросил:
— Вас сопроводить? Или предпочитаете наедине?
Быстро ответила:
— Наедине.
Перед входом в палату был установлен монитор. Елена увидела: внутри перед окном кто-то сидит в кресле. Спиной, но контур головы, плеч был знакомый, единственный на свете. Стиснула зубы, чтоб не застучали.
— Крепко обнимать не нужно. Могут быть непроизвольные моторные реакции, в том числе резкие. Лучше вообще к нему не прикасаться.
— Камеру выключите, — велела Елена.
— Конечно-конечно. Вам будет обеспечена полная приватность. Если что — просто крикните. Мы будем за дверью.
— Я там могу пробыть долго.
— Сколько понадобится, Елена Львовна. Не беспокойтесь.
Вошла в просторное помещение, обставленное как гостиная в богатом доме, только в углу белела сложная медицинская кровать и мигали аппараты. Но Елена интерьер не разглядывала, она смотрела только на Алика.
Окликнуть его? Вдруг отреагирует на родной голос? Нет. Надо совместить зрительный, звуковой и осязательный эффекты.
Приблизилась сбоку.
В профиль стало видно, что муж очень похудел. До чего же он красивый, подумала Елена, задыхаясь. Ее всегда поражало, как это другие женщины не замирают от Аликовой красоты, слепые дуры. Хотя, конечно, слава богу.
Муж смотрел в окно. Ни на что. Просто в пространство. Время от времени мигал — с одним и тем же интервалом.
Она наклонилась, нежно обняла, прижалась, чтоб вдохнул ее запах, тихо сказала: «Вот и я, любимый. Здравствуй».
Неподвижное лицо повернулось.
— Здравствуй, — ответил Алик.
Елена закричала:
— Господи, ты меня слышишь!
— Ты меня слышишь, — откликнулся он. А когда она пробормотала «нет, не слышит», Алик послушно повторил и это: «Не слышит».
Видеть это было невыносимо.
Чуда не произошло. Чудес вообще не бывает. Есть только ты сама, и то, чего не сделаешь ты, никогда не случится.
Елена представила, как будет перевозить говорящую куклу, в которую превратился муж, из страны в страну. Как Алика станут вертеть, мять, перекладывать из кровати в кровать, подключать-отключать деловитые чужие люди, а он будет, словно попка-дурак повторять за ними последнее услышанное слово.
Никогда, никогда бы он ей не простил, что она обрекла его на такое. И для нее самой это тоже будет не жизнь, а непрекращающаяся мука.
И всё. Пальцы дрожать перестали. Решимость явилась сама собой.
В металлической коробочке лежали два шприца с церебролазерином. Первый укол — пятидесятипроцентная вероятность выжить. Второй — шансы сокращаются еще вдвое. Но вторая инъекция не понадобится. Если Алик на час, на целый час вернется в сознание (господи, господи!), он сам скажет, как быть и что делать.